Гонцы поминутно сновали мимо его навеса и выкликали: «ничего», «ничего», «ничего», — на миг замерев и устремляясь прочь.
Слова «ничего, ничего, ничего» начали усыплять умы всех, кто там был.
— Чего можно ждать от Фетюка? — спросил один воин сурово.
— Ничего, — крикнул гонец, замерев и помчав.
— Чурбан! — рявкнул воин.
— Хряк! — сказал другой.
— Плоскостопый.
— Задышливый.
— Пузатый.
— Ленивый.
— Свинья!
— Ты думал, Фюн, что кит может плавать посуху? Или чего, по-твоему, в силах достичь такая туша?
— Ничего, — крикнул гонец на бегу.
Ярость уже грызла Фюну душу, и красный морок плясал и мерцал у него перед взором. Руки затряслись, и нахлынула страсть — вцепиться воинам в глотки, трепать, да терзать, да бесноваться средь них, как бешеный пес средь овец.
Глянул на одного, но при этом словно разом на всех.
— Умолкните! — рыкнул он. — Пусть все замолчат, как мертвецы.
И подался вперед, видя всего и ничего не видя, раскрыв рот, и такая свирепость и лютость исходила от мрачного лика его, что все воины содрогнулись, словно от холода смерти, и замолчали.
Встал Фюн и вышел прочь из шатра.
— Куда ты, о Фюн? — спросил один воин.
— На вершину холма, — сказал Фюн и отправился прочь.
Они двинулись следом, шепчась меж собой, не поднимая взглядов, пока не взобрались.
Глава седьмая
— Что ты видишь? — спросил Фюн у дозорного.
— Ничего, — ответил тот.
— Глянь еще раз, — приказал Фюн.
Человек с ястребиным глазом вскинул лицо, тощее, острое, словно вырезанное из ветра, и уставился вдаль с несокрушимой пристальностью.
— Что ты видишь? — спросил Фюн.
— Ничего, — ответил дозорный.
— Я сам погляжу, — сказал Фюн и подал чело вперед, в сумрачную даль.
Дозорный стоял рядом, обратив туда же тугое лицо и немигающие глаза без век.
— Что ты видишь, о Фюн? — спросил он.
— Ничего, — ответил Фюн и вновь вскинул угрюмый измученный лоб.
Казалось, дозорный вперяется всем лицом, о да, — и руками; но Фюн созерцал многодумно, что там вдали, лоб в морщинах и бороздах.
Вновь глянули.
— Что тебе видно? — спросил Фюн.
— Ничего, — ответил дозорный.
— Не знаю, вижу ли или домысливаю, но что-то движется, — сказал Фюн. — Там топот, — добавил.
Дозорный тут обратился в зрение, стал словно камень — сплошь мощный выпад вперед и прочесывание пространства. Заговорил наконец.
— Там пыль, — сказал он.
Тут и воины стали смотреть, жадно силясь заметить, пока глаза их не налились синей тьмой и не смогли они больше видеть и то, что было рядом.
— Я, — вскричал Конан победно, — я вижу пыль!
— И я! — воскликнул другой.
— И я!
— Вижу человека, — сказал ястребиный глаз.
И вновь все уставились, пока их глаза не заволокло слезами и не заморгали они, не начали видеть, как деревья встают и садятся, а равнины колышутся, вертятся в полоумном вихре мира.
— Там человек, — взревел Конан.
— И впрямь человек, — вскричал кто-то.
— На закорках несет человека, — сказал дозорный. — Это Кайл Железный несет Фетюка у себя на спине, — простонал он.
— Ну и свинья! — процедил один.
— Дрянь! — всхлипнул другой.
— Слабосердый.
— Толстомясый.
— Развалюха.
— Тупица.
— Хряк! — вскричал воин.
И от злости забил кулаками по дереву.
Но ястреб-дозорный наблюдал, пока глаза у него не сузились и не сделались словно булавочные головки, и перестал он быть человеком и сделался зрением.
— Погодите, — выдохнул он, — погодите, я пригляжусь еще на пядь.
И все ждали, больше не всматриваясь в ту едва различимую точку вдали, но не отрывая взглядов от глаз дозорного, будто могли проникнуть в них и посмотреть ими.
— Это Фетюк, — проговорил он, — что-то несет на плече, а за ним еще пыль.
— Уверен? — спросил Фюн дрожавшим, гремучим и трепетавшим, как гроза, голосом.
— Это Фетюк, — сказал дозорный, — а пыль позади него — Кайл Железный, пытается его нагнать.
Тут фении взревели восторгом, и всяк обнял соседа и расцеловал в обе щеки; взялись за руки вокруг Фюна и пустились плясать хороводом, ревя от смеха и облегчения, в исступлении, какое приходит на смену мерзкому страху, на то место, откуда костлявая пасть его убралась.