Им хватило ума.
Сидели они у входа, взбешенные и устрашенные, ибо чуяли своих хозяев и опасность хозяевам, а может, ловили запахи из пещеры, им доселе неведомые, но очень тревожные.
Свора собак брехала и тявкала, рычала, выла, бурчала, скулила, пищала, лаяла и гомонила так, как не описать словами. То и дело какой-нибудь пес ловил средь тысяч запахов дух своего хозяина, шерсть на загривке вставала, как иглы ежа, и колюче щетинился гребень вдоль песьей спины. С красными глазами, с клыками наголо, с хриплым утробным фырком и рыком бросался тот пес к пещере, но замирал и сдавал назад, шерсть приглажена, хвост между ног, глаза скошены в жалкой неловкости и тревоге, и долгий тонкий вой скорби сочился из пасти его.
Три сестры взялись за каленые мечи с широкими долами и изготовились порубить фениев, но прежде еще раз выглянули из пещеры — посмотреть, нет ли там какого-нибудь убредшего фения, сбегавшего от погибели, — и увидели одного: он шел к ним с Браном и Школаном, псы скакали у его ног, и тут все остальные собаки принялись рвать глотки лаем и исходить на фырчанье, и вилять хвостами до одури при виде высокого, бравого, белозубого воина — Голла мак Морны.
— Этого убьем первым, — сказала Кевог.
Нет ему равных, — сказала Киллен.
— А любая из нас ровня сотне, — сказала Иаран.
Коварные, бесшабашные, возмутительные хрычовки двинулись навстречу сыну Морны, и когда увидал Голл их троих — выхватил меч, взялся за щит и добрался до ведьм в десять громадных прыжков.
Безмолвие воцарилось на белом свете, пока шла та битва. Ветер затих, облака замерли, старый холм затаил дыхание, воины в пещере превратились из людей в чистый слух, а собаки расселись просторно вокруг ратоборцев, головами к бою, наставив носы, пасти разинув, а о хвостах и забыли вообще. То и дело кто-нибудь из псов скулил шепотом или цапал легонько воздух, но кроме этого — ни звука, ни шевеленья.
Долгая была схватка. Тяжкая и хитроумная, и Голл победил отвагой, предвосхищением и великой удачей, ибо одним ловким ударом меча он разрубил двух тех великих бесовок на две равные части: по правую руку от Голла упали носы и усы, а по левую — коленки и стопы; тот удар прославился позже как один из трех величайших во всей Ирландии. Третья карга, впрочем, ухитрилась зайти Голлу за спину и скакнуть на него, как пантера, повиснуть умело, как многоногий цепкий паук. Но великий воитель скрутился в бедрах, мотнул плечами и сбросил ее с себя, как мешок. Прижал к земле, связал руки ремнями щита и собрался нанести ей последний удар, как воззвала она к его чести и храбрости.
— Отдаю свою жизнь под твою защиту, — сказала она. — И если отпустишь меня, я сниму заклятье с фениев и отдам их всех тебе.
— Согласен, — сказал Голл и развязал ее. Бесовка сделала, как обещала, и вскоре Фюн, Ошин, Оскар и Конан освободились, а следом и все фении.
Глава шестая
Каждый воин, выбираясь из пещеры наружу, вздрагивал и вскрикивал: отвага мира возвращалась в них, и чуяли они, что способны одолеть двадцатерых. Но пока обсуждали они приключение и объясняли друг другу, как состоялось оно, надвинулась по склону холма исполинская тень. То была четвертая дочь Конарана.
Три предыдущие дочери ужасны были на вид, но эта ужаснее. Одета в железо, жуткий меч на боку, шишкастая булава в руке. Замерла она у тел своих двух сестер, и горькие слезы полились ей в бороду.
— О горе мне, мои милые, — проговорила она, — я опоздала.
С этим свирепо воззрилась она на Фюна.
— Требую битвы, — взревела она.
— Твое право, — ответил Фюн. Повернулся он к сыну.
— Ошин, мое сердце, убей мне эту почтенную ведьму. — Но единственный раз в своей жизни Ошин уклонился от боя.
— Не смогу, — сказал он, — слишком слаб.
Фюн поразился.
— Оскар, — сказал он, — убьешь ли ты эту великую ведьму?
С унылой запинкой ответил Оскар:
— Не по силам.
И Конан отверг предложение, а также Кэльте мак Ронан и мак Лугайд, ибо не было среди них никого, кто бы не ужаснулся при виде той мощной отважной воительницы.
Фюн встал на ноги.
— Я сам приму бой, — сурово промолвил он.
Сдвинул щит перед собой и вытянул правую руку с мечом. Но увидев это страшное зрелище, Голл мак Морна заалел и вскочил.
— Нет! Нет! — вскричал он. — Нет, душа моя Фюн, не подходящий для тебя это бой. Я вступлю в схватку.