— Это король Лейнстера, — сказал Монган.
— Тот самый, сказал мак ан-Дав с громадной жалостью, — тот самый, что забрал твою женщину! И, — взревел он с непревзойденной лютостью, — тот, кто и мою жену взял в той же связке, а она в нее не увязана!
— Тсс, — сказал Монган: кто-то, услышав крик, остановился перевязать сандалию, а может — подслушать.
— Хозяин, — промолвил мак ан-Дав, когда дружина поравнялась с ними и пошла дальше.
— Что, добрый друг мой?
— Позволь мне кинуть маленький камешек в короля Лейнстера.
— Не позволю.
— Самый маленький, маленький камешек — всего лишь раза в два больше моей головы.
— Не позволю, — повторил Монган.
Когда король исчез из виду, мак ан-Дав застонал, утробно и грустно.
— Охом/ — вскричал он. — Охон ио годе![15] — сказал он.
Человек, перевязывавший сандалию, проговорил:
— Тебе больно, мил-человек?
— Уходи, — сказал мак ан-Дав, — уходи, плосколицый ты проныра.
— Не осталось в этой стране вежливости, — буркнул странник, отошел на достаточное расстояние и оттуда метнул в нос мак ан-Даву камень — и попал.
Глава пятнадцатая
Дорога стала не такой людной, как прежде. За минуты лишь несколько путников проходили мимо, а были минуты, когда все исчезали из виду.
И тут на дороге возникли двое — двое церковников.
— Никогда не видал я таких облачений, — сказал мак ан-Дав.
— Пусть так, — сказал Монган, — их кругом навалом. Это люди, не верящие в наших богов, — добавил он.
— Правда? — переспросил мак ан-Дав. — Паршивцы! — добавил он. — Что, что сказал бы на это Мананнан?
— Первый, что несет здоровенную книгу, — Тибра-де. Он священник в Келл-Камане, главный из них.
— Так и есть, так и есть! — сказал мак ан-Дав. — Тот, что сзади, должно быть, слуга: у него на спине груз.
Священники читали молитвы, и мак ан-Дав изумился.
— Что они делают? — спросил он.
— Читают.
— Так и есть, так и есть, — проговорил мак ан-Дав. — Ни слова не разберу на том языке, кроме того, что человек позади произносит «аминь» да «аминь», всякий раз, когда человек впереди хмыкает. И наших богов они вовсе не любят! — воскликнул мак ан-Дав.
— Не любят, — сказал Монган.
— Сыграем с ними шутку, хозяин, — сказал мак ан-Дав. Монган согласился разыграть священников.
Глядел на них пристально с минуту, а затем помахал им рукой.
Церковники замерли, уставились прямо перед собой, затем переглянулись — и посмотрели на небо. Служка начал креститься, а за ним и Тибраде, а дальше они и не знали, что делать. Ибо там, где была дорога с изгородями по обеим сторонам и с полями за ними, не было больше ни дороги, ни изгородей, ни полей, а могучая ширь реки расстилалась у них на пути, мощный плеск желто-бурых вод, очень быстрых, очень буйных; бурлило, катило валы и вилось среди валунов и островков из камня. Воды были злой глубины и отвратительной влажности, уродливой спешки и безнадежного гулкого шума. Чуть поправее был узкий неказистый мосток, что дрожал над стремниной.
Тибраде потер глаза и глянул еще раз.
— Тебе видно то же, что и мне? — спросил он у служки.
— Я не знаю, что тебе видно, — ответил он, — но мне видно то, что прежде никогда я не видел — и предпочел бы не видеть и ныне.
— Я родился в этих местах, — сказал Тибраде, — мой отец родился здесь прежде меня, и дед мой родился здесь прежде него, но до сего дня и этой минуты я реки тут не видел — и не слыхал о реке.
— Что же нам делать? — спросил служка. — Что же нам вообще делать?
— Будем разумны, — сурово ответил Тибраде, — и продолжим свое занятие, — добавил он. — Если реки падают с неба, ты здесь совсем ни при чем, а если река теперь здесь — а оно так и есть, — вот над ней, слава Богу, и мост.
— Ты хоть палец готов на него поставить? — спросил служка.
— А для чего еще мост? — спросил Тибраде. Монган и мак ан-Дав пошли следом.
Когда добрались первые двое до середины моста, тот сломался под ними, и они рухнули в бурливший желтый поток.
Монган подхватил книгу, выпавшую из рук Тибраде.
— Дашь им утонуть, хозяин? — спросил мак ан-Дав.
— Нет, — ответил Монган, — пошлю их на милю вниз по течению, там они выберутся на сушу.
Сам же Монган принял обличие Тибраде, а мак ан-Дава превратил в служку.
— У меня голова облысела, — прошептал слуга.