Прямо перед ним на поляну вышел эльф, и выглядел он так, что у бедняги Брэйди перехватило дыхание — до того это было статное и величественное создание. Эльф был высокий, куда выше самого Брэйди, а ведь иной раз деревенские здоровяки едва доставали ему до плеч. От эльфа во все стороны исходило слабое серебристое сияние, которое, казалось, освещало всю поляну, точно лунный свет, который в ту ночь заливал собой весь лес. А чуть позади эльфа Брэйди также заметил и другие силуэты, которые постепенно проступали из лесной чащи — то были спутники эльфийского короля.
— Человек, — произнес эльф переливчатым и властным голосом, — что за дивный инструмент ты так крепко прижимаешь к своей груди?
Брэйди прочистил горло и несмело ответил:
— Это моя мандолина, господин. Мы с нею неразлучны — куда я, туда и она. Она скрашивает мне мои странствия, дарует покой и радость.
— Позволь мне на нее взглянуть, — эльфийский король не спрашивал, а мягко требовал, и, поколебавшись, Брэйди вложил свой инструмент в руки короля.
Эльф бережно принял мандолину, и у Брэйди отлегло от сердца: его любимица была в руках истинного знатока и ценителя. Эльф исследовал каждую струну, каждую колку и каждый мазок краски, а затем вернул мандолину владельцу и сказал:
— Я хотел бы услышать, как она поет в твоих руках. Сыграй мне, Брэйди О’Двайер, сыграй мне и моему народу. Я хочу услышать, как поет эта ночь, хочу услышат, как переговариваются и шепчут деревья, хочу знать, о чем говорит ручей в самой глубине этого леса. Ты сыграешь мне, Брэйди О’Двайер?
А Брэйди молча кивнул и положил пальцы на струны. И мандолина запела — что это была за песня! Она пела о том, о чем шептались деревья, она пела о журчании ручья и о лунном свете, она рассказывала о том, как танцуют эльфы в лесной чаще, и как их-под их легких ног взметается в воздух едва заметная и едва уловимая серебристая пыль.
Брэйди играл, а эльфийский король стоял неподвижно, и по его лицу текли слезы. Брэйди играл, а эльфы подходили к нему ближе, и, наконец, один из них сел прямо на траву перед музыкантом и закрыл глаза, отдавая себя во власть волшебной песне мандолины.
Когда утихли последние звуки мелодии, все эльфы молча развернулись и неслышно двинулись назад, домой. Эльфийский король же задержался, посмотрел Брэйди прямо в глаза и чуть заметно склонил голову, а потом словно растворился в тени деревьев. И только после его ухода Брэйди заметил, что его пальцы кровоточат, а руки свело судорогой — настолько дорого обошлась ему игра для лесного короля. Но вот ведь чудо — едва он снял руку со струн, его глаза тут же начали слипаться, и уже через несколько мгновений Брэйди О’Двайер забылся глубоким сном.
Наутро, едва открыв глаза, Брэйди поморщился — рука ныла, а вот порезов вовсе не было. «И приснится же такое — будто я играл для эльфийского короля и его свиты», подумал музыкант, потягиваясь. «Только руку отлежал, вот она и болит. Однако, время двигаться дальше, слишком много времени я здесь провел».
Через некоторое время Брэйди вышел на дорогу, ведущую к деревне, однако остановился — в башмаке что-то мешалось, и камушек надо было вытряхнуть. Брэйди стал на обочине, снял башмак и стукнул им как следует о землю — и тотчас из башмака высыпалось с десяток золотых монет!
Брэйди стоял, остолбенев, и не верил своим глазам. Попробовал на зуб — и правда золотые монеты. Тут только он обратил внимание на башмак, который все еще держал в руке — и увидел, что к подошве пристал четырехлистный клевер!
Так король эльфов отплатил Брэйди О’Двайеру за его игру, и с тех пор его мандолина звучала еще прекраснее, а клевер исправно приносил Брэйди удачу, где бы он не очутился.
Доран О’Салливан и конец радуги
В Ирландии много загадок, и все они сокрыты от людских глаз. Что-то прячет в себе изумрудный лес, а что-то — дно прозрачных рек и озер. А наша история будет о человеке по имени Доран О’Салливан, который полюбил королеву эльфов и разгадал одну из величайших загадок Ирландии.
Доран родился и вырос в маленькой деревушке Петтиго неподалеку от Лох-Дерг, что в Ольстере. И, хотя деревушку постоянно обдувал свежий морской бриз, а над головой жителей пронзительно кричали чайки, кружа белоснежными фигурами высоко в небе, Дорана тянуло в лес, под сень густых крон и в уютный полумрак чащи. В лесу он доставал из котомки самодельную свирель и, прислонясь спиной к старому дубу, наигрывал замысловатые и красивые мелодии, а вокруг него перешептывалась листва, да изредка среди цветов и ветвей мелькали любопытные лица фейри. В такие моменты Дорану казалось, будто жизнь его наполняется величайшим смыслом, и что живет он только ради того, чтобы приходить в лес на излюбленную поляну и играть свои песни лесным духам.