— Ее нужно тренировать, — лениво замечает Иветт, выпуская еще больше дыма. — Ты расслабляешься, Александр.
— Она другая, — резко говорит он, отрывая кусочек круассана и протягивая его мне.
Мне требуется мгновение, чтобы понять, что он хочет, чтобы я съела это с его пальцев. Он хочет накормить меня, и в квартире я, возможно, была бы не против, но здесь все по-другому. Мимо проходят люди, и я чувствую на себе взгляд Иветт, наблюдающей за мной. Это заставляет меня чувствовать себя неловко, мои щеки заливаются румянцем, и я жалобно смотрю на Александра, надеясь, что он поймет без моих слов, что я не хочу.
— Куколка. — Он произносит это слово предостерегающе, и мое сердце замирает в груди. Я понимаю, что собираюсь разозлить его, и паника снова начинает нарастать, мое дыхание становится прерывистым, и я не уверена, что вообще смогу есть.
Ногти Иветт постукивают по столу, и я чувствую, как дрожь пробегает по моему позвоночнику.
Я послушно открываю рот, наклоняясь вперед, чтобы Александр мог скормить мне кусочек круассана. Его пальцы касаются моих губ, самое интимное прикосновение на сегодняшний день, и дрожь пробегает по моей коже, заставляя ее покалывать от…предвкушения? Страха? Я не знаю, чего именно, но, когда вкус масла и шоколада проносится по моему языку, я чувствую, что готова расплакаться от запутанного беспорядка эмоций, поднимающихся внутри меня, удовольствия, страха, потребности и неуверенности, которые усугубляются тем, что глаза Иветт задерживаются на нас обоих, наблюдая, осуждая.
— Хорошая девочка, — бормочет Александр, кончики его пальцев касаются края моей нижней губы. Я ощущаю это ощущение до самого низа, покалывание между ног, когда его голубые глаза останавливаются на мне, удерживая мой взгляд, и я с трудом сглатываю, при этом круассан застревает у меня в горле.
Иветт прочищает горло.
— Не дай кофе остыть, — говорит она таким тоном, как будто у нее скрипят зубы.
Я бросаю на нее косой взгляд, часть меня хочет восстать против обращения Александра со мной, а другая часть искренне наслаждается этим, потому что это, кажется, раздражает ее. Я складываю руки на коленях, ожидая, когда Александр скажет мне, что я могу притронуться к кофе, и он снисходительно улыбается мне.
— Иветт права, куколка. Давай, наслаждайся своим кофе, пока он не остыл.
Я делаю глоток, заставляя себя не морщиться. Это крепче любого кофе, который я когда-либо пила раньше, а я пила кофе нечасто. Я никогда не могла переварить черный кофе, а ароматный кофе и латте точно не входили в рацион балерины. Александр явно наслаждается своим, деликатно потягивая его, пока они с Иветт снова начинают разговаривать по-французски.
Я медленно пью кофе, дюжина мыслей крутится в моем мозгу, пока Александр и Иветт внезапно не встают, забыв об остатках выпечки, и он жестом велит мне тоже встать. У меня урчит в животе, когда я с тоской смотрю на это. Тем не менее, я тоже встаю, чувствуя себя не более чем собакой, которую призвали к повиновению, когда я начинаю следовать за Александром и Иветт обратно в квартиру.
Прежнее чувство легкости ушло, сменившись глубоко укоренившимся беспокойством об этой новой женщине, которая вернется, чтобы поужинать с нами. Мои ноги напряжены и болят, грудь не менее сдавливает. Я не говорю ни слова, пока мы поднимаемся в квартиру, чувствуя, что с каждым мгновением, когда мы заходим внутрь, рана становится все туже и туже.
Прежде чем Александр успевает мне что-либо сказать, я поворачиваюсь, чтобы пройти по коридору в свою комнату, только чтобы услышать его голос, резкий и повелительный, прорезающий воздух позади меня.
— Анастасия.
Я замираю на месте, мое сердце подскакивает к горлу.
— Иветт, подожди меня на кухне. — Акцент Александра усиливается, его голос обволакивает меня, как лезвие ножа, гладкое и острое.
Она издает раздраженный звук, но я слышу, как она исчезает, за мгновение до того, как я чувствую жар тела Александра позади меня, его рука крепко сжимает мою руку, когда он разворачивает меня так, что я прижимаюсь спиной к стене.
— Ты не должна проявлять неуважение ко мне в присутствии Иветт. — Его голос низкий и мрачный, обволакивающий меня, как дым, дым, который может задушить меня, сковать меня, убить меня. Мое сердце бешено колотится в груди, подскакивая к горлу, когда его руки сжимают обе мои руки, прижимая меня к стене, и он смотрит на меня сверху вниз своими пронзительными, злыми голубыми глазами.
— Кто она? — Шепчу я. — Кто она для тебя?