Сегодня я испытала всю гамму эмоций: от счастья до паники и снова туда и обратно. Я проваливаюсь в беспокойный сон с новой болью в груди, когда задаюсь вопросом, где Александр, что он делает. Часть меня знает, что я должна быть благодарна за то, что он оставил меня в покое, позволил мне одеться и приготовиться ко сну. Однако другая часть меня задается вопросом, с Иветт ли он все еще, что они могут делать вместе, что он может говорить ей, а она ему.
Она моя. Его голос эхом отдается в моей голове, когда я засыпаю, в голове крутятся образы всего, что было переполнено днем.
Я снова на складе, мои руки скованы цепью надо мной, ноги болтаются в футе над землей. Нагрузка на мои плечи огромна, но еще хуже вид красивого лица Франко, который с вожделением смотрит на меня, стаскивая с меня туфли, проводя пальцами по сводам моих ступней.
— Мне всегда нравились ноги, — говорит он, проводя кончиком пальца по моей подошве, так что мои пальцы скручиваются. — Но не ноги танцовщицы. Отвратительно, что с тобой делают эти пуанты. — Затем он ухмыляется, показывая сверкающие белые зубы, и вытаскивает охотничий нож, сверкающий на свету зазубренным краем. — Но не так отвратительно, как они будут выглядеть, когда я закончу, если ты не будешь говорить.
Порезы. Порезы. Ожог. Шипение паяльной лампы и запах бутана. Мои собственные крики, спустя долгое время после того, как я выдала все, что должна была ему сказать, и он принялся за все остальное, избивая меня без причины, кроме собственного удовольствия. Я была без сознания задолго до того, как он оставил меня на пороге Луки.
Снова музыка, но на этот раз я слышу ее, когда болтаюсь на складе, одна нога у меня связана за спиной, а Алексей и Франко кружат вокруг меня, сливаясь и разделяясь, смеясь надо мной, когда я снова слышу шипение паяльной лампы, вижу блеск лезвия. Их голоса, сливающиеся воедино, говорят мне говорить, Алексей насмехается надо мной, называет меня ущербной, сломленной, угрожает продать меня мужчинам, которым понравится, что я не смогу сбежать.
И поверх всего этого голос Александра у меня в ухе.
Следи за своими манерами.
Следи за своими манерами.
Следи за своим…
— Анастасия!
Сильные руки с длинными пальцами хватают меня за плечи, встряхивая, я просыпаюсь, и мои глаза распахиваются, чтобы увидеть Александра, нависающего надо мной, его лицо едва различимо в тусклом свете из окна. В горле у меня хрипло и сухо, как будто я кричала во сне, а по лицу снова текут слезы.
— Мне жаль, — еле выдавливаю я, приходя в себя, и Александр отпускает меня, отступая с явным раздражением, написанным на его лице.
— Ты меня разбудила, — говорит он, потирая рот рукой. — Я люблю, когда мой сон никто не беспокоит.
— Мне жаль, — снова шепчу я. — Правда, жаль. Это был кошмар…
— Тебе нужно, чтобы я снова начал давать тебе лекарства? Если это поможет тебе уснуть, я пойду и принесу его сейчас. — Он отворачивается, как будто собираясь уйти за ним, и я невольно начинаю плакать, внезапная холодная паника охватывает меня при мысли о том, что меня снова усыпляют наркотиками.
— Прости, если я помешала тебе и Иветт…
Александр резко поворачивается ко мне.
— Так вот в чем дело? Иветт ушла домой. Она не… — Он хмурится, как будто мой комментарий сбивает его с толку. — У нас не те отношения, Ана. Она не спит со мной.
По какой-то причине я начинаю плакать сильнее, мой желудок скручивается в холодные узлы. Александр смотрит на меня так, как будто он совершенно сбит с толку, проводя рукой по волосам.
— Анастасия, ну что еще?
— Я…я просто… — Я не знаю, как выразить словами то, что я чувствую, и особенно к этому мужчине, который такой странный во многих отношениях. — Я совсем одна. Я так устала от одиночества.
Слова вырываются прежде, чем я успеваю их остановить, зависая в воздухе между нами, и Александр делает шаг вперед, включая свет у моей кровати, опускаясь в кресло с подголовником у окна.
— Ты не одна, крошка, — наконец говорит он, его голубые глаза останавливаются на моем лице с явным замешательством. — Ты здесь, со мной. Как ты можешь быть одна?
— Это не то же самое, — шепчу я. — Я принадлежу тебе. Это не…