Вместо этого я чувствую себя испуганным кроликом, жмущимся по углам, мечущимся с места на место. И что еще хуже… я кролик, начинающий влюбляться в ту самую ловушку, которая держит меня в своих зубах.
ЛИАМ
Утром мы улетаем в Токио. Или, по крайней мере, план, который мы втроем разработали, состоял в том, чтобы долететь до ближайшего частного ангара и оттуда встретиться с водителем, который отвезет нас в Токио, где мы могли бы узнать, как нам поговорить с оябуном из фракции Якудза Накамура. На бумаге это кажется достаточно простым. Пароль Левина уже открыл для нас несколько дверей, но, когда мы садимся в самолет, я вижу, что выражение его лица немногословно и напряженно, с оттенком беспокойства.
Я смотрю на него, когда он занимает свое место в самолете, прямо напротив нас с Максом по другую сторону прохода. В отличие от коммерческого рейса, здесь можно не беспокоиться о сведенных судорогой ногах или кричащих детях, не беспокоиться о взволнованных стюардессах или слишком холодном воздухе, а виски — первоклассное.
Хотя Короли так же богаты, как любая из криминальных семей, мы не выставляем это напоказ, как русские и особенно итальянцы. У моего отца никогда не было частного самолета, и одно упоминание об этом вызвало бы у него немало порицаний за столом. Старшие и даже более консервативные члены Королей не постеснялись бы сообщить ему, как они относятся к такого рода расточительности. Зачем летать частным рейсом, когда коммерческий доставит вас куда угодно просто и отлично?
На самом деле, одна из худших ссор моего брата Коннора с нашим отцом была именно из-за этого. Он отправился на конклав по собственному желанию, вместо нашего отца из-за болезни и я тогда подумал про себя, в качестве теста. Нашему отцу нравилось это делать, тестировать Коннора, чтобы увидеть, продолжает ли он воплощать лидера, которого наш отец так усердно пытался из него сделать, и он часто это делал. Коннор, возможно, не возмущался бы этим так сильно, если бы наш отец относился к этому как к неизбежному злу, части бремени отцовства и процесса воспитания лидера Королей. Но вместо этого всегда было ясно, что ему нравилось держать Коннора на взводе, заставляя его гадать, какими могут быть последствия любого данного слова или поступка. Он горячо восхвалял его, заставлял его чувствовать, что он ничего не может сделать, чтобы потерять любовь и гордость нашего отца только для того, чтобы спустя несколько минут злобно оборвать его из-за пустяков.
Иногда я думаю, что удивительно не столько то, что Коннор ушел, сколько то, что он не сделал этого раньше. В том, что мы с Коннором не были близки, тоже была вина нашего отца. В то время как давление, бремя и ответственность будущего наследника легли на Коннора с самого начала, придавив его к тому времени, когда он едва стал подростком, наш отец в основном игнорировал меня. Я был предоставлен делать то, что я хотел, заниматься тем, что мне нравилось в любой момент времени. Если бы я разыгрывал, не повиновался или даже создавал проблемы, наш отец навряд ли бы заметил. Даже если бы я удвоил усилия, желая привлечь к себе немного внимания нашего отца, положительного или отрицательного, я обычно вообще ничего не получал.
Коннор, с другой стороны, не мог сделать и одного неверного шага без того, чтобы наш отец не обрушил на него адское пламя и серу, как будто малейшая ошибка со стороны Коннора означала бы мгновенный конец Королей и жизни, какой мы ее знали, кульминацию сотен лет передаваемых традиций и правил, превратившихся в прах, потому что у Коннора было… что именно? Опоздал на встречу на несколько минут? Поцеловал дочь не того мужчины достаточно невинно? Завел друга из семьи более низкого ранга?
В итоге он по большей части остался один. А теперь он ушел, вероятно, навсегда.
Ты был неправ, папа, мрачно думаю я, глядя в иллюминатор самолета. Его уже давно нет, и ничто не рассыпалось в прах. На самом деле, если Короли падут, это будет не вина Коннора Макгрегора. Это будет моя вина, того, которого ты игнорировал, потому что думал, что я неспособен причинить проблемы, достаточно разрушительных, чтобы на них стоило обратить внимание. Что ж, я сам виноват в этом сейчас, и иногда я не могу не задаваться вопросом, не является ли ноющая, гложущая вина, которую я испытываю, просто тем, что наш отец наваливает ее на меня с того света, наверстывая упущенное время.
Я позволяю своей руке скользить по маслянистой коже сиденья рядом со мной, точно зная, что сказал бы по этому поводу мой отец.