— Сначала выведите старших Королей, — резко говорю я, и все мы отходим в сторону, когда Грэм, Денис, Колин и остальные начинают спешить к окну. — Они не смогут так долго выдерживать дым или жару, а также падение, если пожарная лестница начнет выходить из строя. Давай, пойдем, пока огонь внизу не вышиб окна и мы не обожглись, спускаясь вниз.
Мне приходится перекрикивать сигналы тревоги, кашлять, поскольку дым в комнате становится все гуще, обжигая мне глаза. Но мы заставляем их двигаться. Когда старшие Короли спускаются на тротуар, остальные мужчины идут следующими, лидеры США и наши правые руки ждут выхода последними. Когда все до единого выходят, я киваю Чарли.
— Ты следующий, затем Квинт, Джейкоб, Найл, Левин. Лука и Виктор, вы после этого. Мы с Лиамом замыкаем шествие.
Спорить не о чем. Чарли выпрыгивает из окна как раз в тот момент, когда я слышу треск. Я резко оборачиваюсь, чтобы увидеть, как позади нас обваливается пол, языки пламени взмывают вверх, пробираясь по комнате, когда начинают гореть балки наверху. Я снова чувствую этот холодный, жидкий страх, как ледяная вода в моих венах, но я отказываюсь позволить ему взять верх. Мы так близки. Мы можем это сделать. Мы справимся. Мы сможем выжить. Я должен в это верить, потому что альтернатива слишком невозможна, слишком ужасна. Следующим идет Квинт, затем Джейкоб.
— Увидимся внизу, босс, — хрипло говорит Джейкоб, встречаясь со мной взглядом, прежде чем начать спускаться по пожарной лестнице, которая с каждым мгновением выглядит все менее и менее безопасной.
Найл идет следующим, и у меня возникает краткий, безжалостный момент, когда мне хочется, чтобы он соскользнул с пожарной лестницы и сломал что-нибудь жизненно важное. Однако ему удается спуститься вместе с Джейкобом. Когда Левин начинает выбираться из окна, маневрируя своим мускулистым телом так же грациозно, как Джейкоб, Виктор жестом приглашает Луку идти следующим.
— Я думаю, Катерина справилась бы без меня лучше, чем София без тебя, — шутит он без юмора. Лука натягивает слабую улыбку, прежде чем начать выбираться из окна.
Становится трудно дышать. Я слышу, как Лиам кашляет позади меня, все мы покраснели от жары, вспотели, огонь начинает потрескивать в комнате с пугающей скоростью. Когда Лука спускается вниз, а Виктор готовится последовать за ним, раздается внезапный громкий свист, и огонь распространяется по потолку, трещат балки.
— Блядь! — Я прижимаюсь к стене как раз вовремя, когда одна падает, только чтобы увидеть, как другая начинает падать прямо над Лиамом.
Я выкрикиваю его имя, звуки сигнализации и пожара теперь так громко, что мне приходится кричать, чтобы быть услышанным, и его зеленые глаза расширяются за мгновение до того, как балка начинает рушиться. Я действую, не задумываюсь. Я не перестал считать, что это простой выход, что с Лиамом, пойманным в ловушку или раненым, я мог бы оставить его позади и так легко забрать королей. Он мой брат, и снова оставлять его позади, это блядь не вариант. Не так, как я делал раньше. Причина, по которой мы все оказались в этой неразберихе с самого начала… я.
Это моя вина. Чувство вины нарастает во мне, когда я хватаю своего брата, оттаскивая его назад от падающей балки, когда мы оба тяжело падаем на пол, окруженные искрами и дымом. Это моя вина, что Лиаму пришлось быть здесь. По моей вине его собираются изгнать. Если бы я никогда не уезжал, я был бы сейчас королем. Он был бы здесь, со мной. Мы вдвоем наслаждались бы жизнью вместе, как братья.
Как и должно быть.
Я хватаю Лиама за руки, поднимая нас обоих на ноги. Его глаза встречаются с моими, и я вижу в них боль.
— Ты спас меня, — бормочет он. — Ты мог оставить меня умирать.
— Уже дважды, — говорю я хрипло. — Но я вернулся, чтобы спасти твою жизнь. Я не оставлю тебя умирать здесь. Теперь иди! Я буду прямо за тобой.
Я буду прямо за тобой. Сколько раз я говорил это Лиаму, когда мы были детьми? Когда я помогал учить его делать то, чего не делал наш отец: плавать, кататься на велосипеде или драться на боксерском ринге. Когда в четырнадцать лет я показал ему, как ездить на мотоцикле, и он возненавидел это.
Я не хочу тебя терять.
Слова Лиама, сказанные мне прямо перед моим уходом, эхом отдаются в моей голове, и на короткую секунду мне кажется, что он снова произнес их вслух, здесь. Вот почему он не хочет сдаваться, уходить не потому, что хочет сохранить свою власть, а потому, что не хочет оставлять меня позади, то единственное, что осталось от нашей семьи.