Это понимание кажется хуже всего.
Сначала он не замечает меня, когда, спотыкаясь, переходит дорогу, его походка скованна из-за падения, его кашель слышен с того места, где я стою. Все мужчины кашляют, дышат с большим трудом, некоторые из них сидят на тротуаре. Мне удается дождаться, пока Коннор окажется в нескольких футах от меня, прежде чем подойти к нему.
— Коннор! — Зову я, настойчиво произнося его имя, не в силах скрыть хриплый страх в своем голосе. Он резко поднимает голову, и на мгновение, прежде чем он тщательно закрывает лицо, я вижу что-то в его глазах, отчего кажется, что он почти счастлив видеть меня. Это исчезает почти мгновенно. Его лицо каменеет, когда он видит меня, и все его тело напрягается, как будто он пытается выглядеть так, будто ему не так больно, как есть на самом деле.
— Сирша. — В его тоне нет эмоций, когда он произносит мое имя. Ни намека на то, что он рад меня видеть. Что он вообще думал обо мне, когда пытался спастись от огня. Меня это не удивляет, но причиняет боль, как бы сильно я ни хотела притвориться, что это не так.
Если бы я пошла к Найлу прямо сейчас, он бы заключил меня в объятия, притянул к себе и поцеловал в волосы. Я вдыхала бы его дымный запах, чувствовала горячее прикосновение его тела и знала, что он жив, что он в безопасности, что он думал только обо мне, пытаясь выбраться.
Я люблю тебя. Так написал он. Но я не могу пойти к нему. Не здесь, на глазах у всех. Я не смогла бы, даже если бы я уже выполнила свою часть сделки с Коннором, и мы с Найлом уже были бы любовниками. Я никогда не смогу вот так публично показать, что я чувствую к нему. У нас никогда не будет таких отношений. Я знаю, что он этого хочет, но он готов отказаться от этого. Ради меня. И прямо сейчас я даже не знаю, хочу ли я обратиться к нему. Чего я хочу больше всего на свете, так это броситься в объятия Коннора, прижаться к его широкой груди и позволить осознанию того факта, что он жив, овладеть мной. Вместо этого небольшое пространство между нами с таким же успехом может быть пропастью. Он ничего не говорит, не двигается, чтобы прикоснуться ко мне, и я не могу сделать это первой. Моя гордость мне не позволяет, особенно когда я так уверена, что он меня отвергнет.
— Ты в порядке, — выдыхаю я, глядя на него снизу вверх.
— Я жив, — говорит Коннор, уголок его рта криво приподнимается. — В порядке, это немного натяжка. Завтра я буду весь в синяках. Но ничего не сломано и не обожжено. — Слова прерываются кашлем, и я с беспокойством смотрю на него.
— Мы должны отвезти тебя в больницу. Ты, надышался дымом и, возможно, что-то сломал при падении… ребра, ты не можешь быть уверен. Тебя должен осмотреть врач…
— Никакой больницы. — Коннор резко обрывает меня. — Со мной все будет в порядке. Мне нужно принять душ, выпить, пригоршню ибупрофена и поспать, именно в таком порядке. Мне нужно убедиться, что с моими людьми все в порядке, а затем я отправлюсь домой. Ты можешь вызвать себе Uber или подождать меня в машине.
Он отворачивается от меня, его голос звучит так пренебрежительно, что это ранит меня до глубины души. Это бесит меня так же сильно, как и причиняет боль, потому что я всегда говорила себе, что никогда бы не позволила мужчине так действовать мне на нервы. Я бы никогда не позволила ни одному мужчине так сильно контролировать мои эмоции. Даже после всего, через что заставил меня пройти Лиам, я держала голову высоко и не позволяла этому задеть меня. Не позволяла ему ранить меня слишком глубоко. Но то, что Коннор отверг мои попытки показать ему, что я забочусь о нем, ранило меня сильнее, чем я когда-либо могла себе представить. Это только потому, что он был моим первым? Какая-то гормональная привязанность? Я смотрю, как он пересекает улицу, чтобы поговорить с Джейкобом и другими его людьми, старательно избегая своего брата и других королей. Я начинаю подходить к отцу, замечая видимое разделение в группе и то, как люди Коннора почти инстинктивно отодвигаются. Что бы еще ни случилось до пожара, Короли по-прежнему принадлежат Лиаму, нравится им это или нет.