— Что делаешь? — Она смотрит на меня своими ярко-голубыми глазами, украдкой целуя во второй раз, прежде чем я отстраняюсь. Я ненадолго закрываю глаза, когда ее губы снова касаются моих, желая утонуть в поцелуе, остаться в этом моменте, где ничто не имеет значения, кроме нее и меня.
— Возвращаюсь домой к тебе. — Я убираю прядь волос с ее лица. — Возвращаюсь домой ужинать. Такое чувство, что я возвращаюсь домой, чтобы съесть все что ты предложишь.
— Это твой дом. — Ана хмурится, и я не могу не задержаться пальцами на ее щеке, мой большой палец касается высокого угла ее скулы.
— Я не всегда чувствовал себя здесь так, — мягко говорю я ей. — Это было мое место, где я спал, ел и все такое, но не дом. Я не уверен, что когда-либо чувствовал, что у меня есть что-то подобное, если честно. Не…не такое.
— Почему? — Ана поворачивается обратно к духовке, приоткрывает ее и заглядывает внутрь. — Ты не обязан говорить мне, если не хочешь, — добавляет она.
— Моя мать умерла, рожая меня, — говорю я ей, прежде чем успеваю остановить себя. Я старался не рассказывать ей много о том, с чем мне приходилось сталкиваться, не рассказывать о себе, пока у нее не будет возможности разобраться с давящими на нее проблемами. Но в какой-то момент я должен рассказать ей больше. Она тоже должна узнать меня. — Мой отец не был особо теплым человеком, и он винил меня. — Я прислоняюсь к прилавку, наблюдая, как она поворачивается ко мне лицом. — Он сосредоточился на моем брате и в значительной степени игнорировал мое взросление. Дом моего детства не был уютным, домашним местом. Там было одиноко.
— Мне жаль. — Ана смотрит на меня, ее губы печально кривятся. — Мой отец умер, когда я была маленькой. Вот почему моя мать привезла меня сюда, из России. В Нью-Йорк. Она изо всех сил старалась создать для нас там хороший дом. Но тяжело быть одинокой. — Она пожимает плечами, слегка улыбаясь мне. — Я уверена, что у многих людей в нашей среде похожие истории. Я знаю, что у Катерины и Софии так. Думаю, у всех нас в какой-то степени похожие истории.
Я отталкиваюсь от прилавка, снова встаю перед ней и тянусь к ней, мои руки скользят по ее плечам.
— Я сказал тебе это не для того, чтобы ты меня пожалела, а потому, что хотел, чтобы ты поняла, что это значит для меня. Что ты для меня значишь.
— Я знаю, — тихо шепчет Ана. — Я хотела кое-что сделать для тебя. Ты так много сделал для меня.
Затем она улыбается и делает шаг назад.
— Иди переоденься, если хочешь, — говорит она мне, поворачиваясь к стойке. — Ужин почти готов. Можешь рассказать мне, как прошел твой день.
Последние слова Ана произносит насмешливо, и я улыбаюсь ей в ответ, забыв о большей части своего дня в абсолютном покое, что я снова здесь, с ней. К тому времени, как я возвращаюсь, она уже накрывает стол с маленькими свечами в центре, графином красного вина и противнем лазаньи, ожидающей подачи. Нарезанная буханка итальянского хлеба с небольшой миской оливкового масла и трав, еще одна миска сливочного масла рядом с ней и огромная стеклянная миска с заправленным салатом.
— Надеюсь, тебе понравится. София научила меня готовить это, когда мы вместе учились в колледже. Это был семейный рецепт ее отца. Тогда я не могла съесть много этого, всего пару кусочков, но теперь могу. Поэтому я решила приготовить это для нас.
— Спасибо. — Я наклоняюсь, легонько целую ее. Я хочу обнять ее и крепко поцеловать, но, если я это сделаю, сомневаюсь, что мы успеем поесть до того, как на этот раз все остынет, а не подгорит.
— Как прошла твоя встреча? — Спрашиваю я ее, когда мы садимся, ужин подан и перед каждым из нас стоит бокал вина.
— Все в порядке, — нерешительно говорит Ана. — Они, конечно, назначают мне физиотерапию. И я пойду, — быстро добавляет она, прежде чем я успеваю что-либо сказать. — Я обещаю, хотя раньше мне это не нравилось. Я знаю, что мне это нужно.
— Ты так и сделаешь. — Я откусываю кусочек салата. Это вкусно, как и все остальное, что она готовит, и я чувствую, что влюбляюсь в нее немного больше, как влюблялся каждый божий день с тех пор, как привез ее домой.
— Многое из этого не было шоком. — Ана под моим пристальным взглядом откусывает кусочек от своей лазаньи. — Я больше не буду танцевать, но я знала это. Это просто… это трудно слышать снова и снова.
— Я знаю. Мне жаль.