– Ваше величество, вы сказали, что король Транерт – наше знамя, – говоришь ты.
Король кивает. Он уже знает, что ты сейчас скажешь, этот хитрый мальчишка, на которого так неожиданно свалилась королевская власть.
– Знамя должно оставаться незапятнанным, чего бы это ни стоило, – говоришь ты. – Знамя останется незапятнанным. Я согласен.
Лицо короля светлеет.
– Знамя останется незапятнанным, – словно клятву или молитву, повторяет он.
– Будет исполнено, ваше величество! – выдыхаешь ты, и волны жара уносят тебя прочь.
– Храни тебя все Боги, какие только есть, капитан… – тихо – тихо произносит его величество и выходит из твоей палатки.
Двумя неделями позже бывший капитан третьей гвардейской роты, приговоренный к смерти за оскорбление короля и прочую государственную измену, совершает дерзкий побег.
Шпага офицерской чести навсегда ломается над твоей головой.
Графа Лэриса, капитана третьей гвардейской роты его величества, больше нет. Есть уважаемый Верген, учитель фехтования, бывший сержант гвардии, бедный, честный, склонный к философии и пиву, способный бесконечно учить жизни всех желающих, а не желающих слушать его мудрые наставления отловить, зафиксировать понадежнее и тоже учить. А то ведь так и умрут, бедолаги, в грехе неведенья.
Уважаемый Верген – это не просто вымышленное имя. Через четыре дня после побега тебя находит секретная служба его величества. Находит и передает тебе документы и шпагу одного из твоих сержантов. Гвардии сержант Верген… Это он просил прощения, что умирает.
Теперь это – твое имя.
И чем дольше ты живешь, тем больше понимаешь, что не опозорить его имя для тебя важнее, чем свое.
Быть может, потому что сержант Верген ни разу тебя не подвел.
Быть может, потому что ни один из них ни разу тебя не подводил.
А вот ты… не проходит и ночи, чтобы ты опять не вспомнил. И каждый раз, каждый раз одна и та же мучительная мысль… а что, если можно было по – другому?
У тебя было много времени об этом подумать, тебе приходили на ум разные решения, тактика со стратегией плясали чертовы танцы в твоей голове, твоя рота оставалась жива, демоны и боги несли ее на крыльях победы… ни одно из этих решений не было абсолютно надежным, ибо угадать, что в той или иной ситуации предпримет король, было совершенно невозможным.
Одна рота не может вырвать победу у вражеской армии, если своя армия ее не поддержит. А ожидать правильных и своевременных действий от тогдашнего величества? После того как он не углядел победу там, где она была очевидна? Нет, ты не мог поступить по – другому. Решить иначе значило бы погубить все. И нынешний король это понимает. До такой степени понимает, что пересилил свою ненависть к тебе.
Воин вздохнул.
Видения и призраки прошлого неохотно отступили. Дорога бежала вдаль, как и прежде, а спутник, попросивший рассказать о себе, ехал рядом, недоуменно поглядывая на тебя: чего – де замолчал – то? Разве тебя о чем – то сложном спросили? У таких, как ты, ветеранов небось хватает, о чем порассказать?
Хватает, Карвен. Еще как хватает. Ты даже представить себе не можешь…
«Рассказать? Ну, во – первых, нельзя. Тайна должна оставаться тайной, так же как знамя должно оставаться чистым. По крайней мере до тех пор, пока ты меня не сменишь, малыш. Тогда ты узнаешь и это… и многое другое. А во – вторых… многое ли из того, что я смогу рассказать, не нарушая тайны, ты способен понять?»
«Соврать? Нехорошо выходит. Он – то ведь правду рассказывал».
«Погоди, капитан. А почему ты решил, что должен о себе рассказывать? Тебя ведь нет. Ты погиб там, на той проклятой батарее. А в живых остался сержант Верген. Ведь именно так ты себя сейчас называешь? Вот и уступи ему место. Он ведь и впрямь замечательный парень, куда лучше тебя самого. Да и рассказчик прекрасный. Рассказать о себе? Можешь не сомневаться, гвардии сержант Верген получит от этого удовольствие! А тайна останется тайной».
– О себе я много чего могу рассказать, – ухмыльнулся сержант Верген. – Главное, сумеешь ли ты этому поверить, потому что правда – она иногда почуднее всяких выдумок бывает. Я, парень, не где – нибудь там в пехоте или даже в кавалерии служил, а можешь ли поверить – в самой настоящей гвардии!
Карвен слушал с неослабевающим вниманием. Сержант Верген и впрямь был потрясающим рассказчиком.
***
– Внимательнее, господин Нарли. – Господин Варлигер, третий маг королевской охраны, недовольно нахмурился. – Что это вы там натворили такое? Я ведь уже неоднократно показывал вам, как вяжется эта магическая сеть. Неужто так трудно запомнить? Как вы выпускные экзамены – то сдавали, такой невнимательный? И как вы дальше намереваетесь быть? Я не смогу постоянно ходить аа вами по пятам.
– Простите, наставник Варлигер, – виновато отозвался юноша. – Но… разве вы не видите?
– Что именно я должен увидеть? – с досадой пробурчал Варлигер.
– Мне только что пришло в голову… принципиально новый вид ловчих ячеек для такой сети… – смущенно промолвил ученик. – Я все думал, как сделать, чтоб такие, как я, все же не могли воспользоваться порталами и прорваться сквозь эту защиту… Ведь где – нибудь обязательно есть такие же… Вдруг они окажутся врагами?
Где – нибудь обязательно есть такие же…
Вдруг они окажутся врагами!
Варлигер вздрогнул, и его прошибло холодным потом.
«Проклятье!» – в панике подумал он, представляя, как будет выглядеть на месте первого мага, если подобные гении вдруг посыплются ему на голову, а он ничего не сможет им противопоставить.
«Что мне скажет король?! Что я ему отвечу?! Еще прикажет вернуть из отставки Старика!»
«А на моем месте к тому времени уже будет сидеть этот юный наглец! Открыл он, видите ли!»
Варлигер с гневом посмотрел на ученика.
«И что мне тогда – в слуги идти? – вертелось в его голове. – Фокусником в ярмарочный балаган?!»
– У меня в прошлый раз не получилось… – не замечая гнева наставника, все так же смущенно продолжал Нарли. – Вы правильно сказали, учитель, комок бесформенный у меня вышел. Я не учел, что близкорасположенные нити щитовых заклятий притянутся и перепутаются. Зато сейчас… Если сплести сеть таким вот образом, повернув нити под углом и переплетя вспомогательные между собой… я бы не мог пройти, честное слово.
Варлигер присмотрелся и ахнул.
Столь тонкой вязи он в жизни своей не видел.
«Да на нее дышать страшно!»
Тонкая, невероятно изящная – ему в жизни такую не сплести. И прочная. Невероятно прочная. Куда прочнее его собственной.
«Ничего себе – дышать! Да на ней плясать можно!»
Тот, кого однокашники когда – то прозвали Пауком, почувствовал, как пальцы сами собой сжимаются в кулак.