В наилучшие для них времена фарисеи совсем не были нудными педантами, напротив, хотели превратить религию в источник радости. Они отвечали широко распространенным настроениям своего времени, подчеркивая личный характер религии, рассуждая на темы греха и морали, о воскресении из мертвых и о вознаграждениях и карах в загробной жизни. Они представляли всю историю проникнутой Божьей волей. Их вера, значительно отзывчивее веры саддукеев, и есть дошедший до наших дней иудаизм. Однако саддукеи находили их «увлеченность» достойной отвращения и обвиняли их в заигрывании с низами. Их подвергали критике и в других кругах, хотя их приверженец Иосиф особо об этом не распространяется. Их толкования называли льстивыми, а их самих ханжами, фальшивыми учителями лицемерия. Позднее строгое соблюдение ими буквы Закона, в том виде, как его толковали более педантичные представители, привело в ярость Иисуса — отсюда неблагоприятное для фарисеев определение в наших нынешних словарях. Они, в свою очередь, осуждали Иисуса, потому что он, сам являясь фарисеем, пренебрегал их правилом, предусматривающим, что толкования Законов Моисеевых, как данных свыше, должны устанавливаться не по приказанию, а путем выработки единого мнения.
Такова в то время была традиция, которой придерживались Гиллель и Шаммай, выступившие во время осады Иерусалима с призывом о сдаче Ироду. Они возглавляли академии толкования Торы. Позднее считалось, что они унаследовали эти должности от целого ряда аналогичных пар лиц (Zuggoth) начиная со 165 года до н.э. Но в иудейских письменных трудах очень мало пишут об учителях более ранних поколений, что дает основания полагать: во времена Гиллеля и Шаммая данная традиция еще только зарождалась и оба они играли большую роль в ее формировании. Другими словами, эпоха Ирода имела большое значение в истории иудейской веры, и тот факт, что созидательные устремления таких людей не встречали препятствий со стороны царя и, более того, наступившее благодаря ему в Иудее спокойствие способствовало их деятельности, является важным аспектом его победы.
Гиллель, родившийся в Вавилонии, отличался кротостью и обходительностью и не любил спорить по пустякам. Он провозглашал золотое правило: «Не поступай с другим так, как ты не хотел бы, чтобы поступали с тобой» — требование, которому позднее Иисус придал вместо отрицательного положительное звучание; правда, христиане и иудеи позднее разошлись во мнениях относительно положительных и отрицательных сторон такой замены. У Шаммая, с другой стороны, была репутация непреклонного упрямца, непоколебимого ревнителя Торы; как правило, он строго придерживался буквального смысла текста.
Испытав трудности при более ранних хасмонейских монархах, фарисеи встретили почтительное отношение к себе со стороны царицы Александры Саломеи, чье царствие умеренные представители фарисеев впоследствии рассматривали почти как время вечного блаженства; это она ввела книжников в государственный совет. Тем не менее, когда Ирод свалил ее семейную ветвь, эти приятные воспоминания не помешали слоям общества, чье мнение представляли Гиллель и Шаммай, молчаливо признать победителем нехасмонея. Была признана необходимость правления. «Если бы не страх перед правительством, — утверждал рабби Ханина (когда закон и порядок в Иудее пошатнулись в последовавшее за смертью Ирода столетие), — люди пожирали бы друг друга живьем». Приверженцы этих взглядов не хотели противиться римлянам. «Итак, — советовал другой, — любите труд, сторонитесь начальства и не имейте дел с правящей властью». Склонным к таким рассуждениям Гиллель и Шаммай отвечали, что Ирод — наказание, ниспосланное небом, Божья кара и что надо терпеть. Такая кара широко ожидалась, и ее отождествление с Иродом страстно утверждается в написанной вскоре после смерти царя иудейской книге «Вознесение Моисея», отражавшей определенную часть общественного мнения при его жизни.
Возможно, это не самый похвальный и тактичный способ выражения мнений, но Ирод был не против, ибо, если люди придерживались таких взглядов, это, по существу, значило, что они будут сотрудничать до тех пор, пока он не вмешается в вопросы религии и Закона. Их пассивность его устраивала; они фактически становились проиродовой партией, хотя и бездеятельной. Когда его сторонники пустили слух, что он ведет происхождение от священнослужителей еще со времен царя Давида, они, видимо, пытались снискать ему расположение Гиллеля, утверждавшего, что происходит от рода Давидова по женской линии. Во всяком случае, пока шло ублаготворение друг друга политикой «живи и давай жить другим», фарисеи в своей деятельности по всей стране преуспевали, как никогда.
Но существовало и радикальное крыло фарисейства: тот факт, что «фарисей» означает также «отделенный», подсказывает, как этот смысл можно повернуть в политических целях и тогда такое определение уже означает несогласие или вообще отделение. Однако это направление не вызывало у Ирода тревоги, потому что такие экстремисты среди фарисеев особенно ненавидели хасмонеев и по крайней мере на время они были склонны примкнуть к тем, кого Ирод определенно устраивал. Но с этими людьми следовало быть осторожным, потому что они придерживались явно мессианских взглядов. Многие умеренные фарисеи, в том числе Гиллель, считали их заблуждениями. Последний говорил: «Тот, кто обрел для себя слова Торы, тем самым обрел себе жизнь в грядущем мире»; словом, бессмертие можно обрести, не дожидаясь, пока получишь его из рук Мессии. А Иосиф старается представить дело так, что мессианских ожиданий вообще не существовало.
Тем не менее экстремистски настроенные, верившие в приход Мессии фарисеи стали объединяющим ядром для тех, чьи национальные надежды и чаяния привели их к вере в грядущий золотой век под царским покровительством рода Давидова. Мессианство представляло значительную силу во всем Средиземноморье; им пронизана четвертая эклога Вергилия (40 г. до н.э.). Еврейское слово «машиа», по-гречески «Христос», означает «помазанный»: некто святой, царь или священник, имеющий доступ к Богу. В иудаизме, хотя и усиливалось представление о чем-то более божественном, сверхъестественном, общее поверье сводилось к тому, что явится царь из рода Давидова и силой подавит врагов народа.
Такая вера вспыхивала всякий раз, когда приходилось плохо. «Если бы, — говорил Бен Гурион, — мы не унаследовали от пророков мессианскую мечту о спасении, страдания еврейской диаспоры привели бы к ее вымиранию». Более того, со времен вавилонского пленения в VI веке до н.э. в более ранние книги пророков вставлялись многие новые ультрамессианские пассажи. Затем пришли хасмонеи и те, кто их поддерживал, сочли благоразумным допустить, что в конечном счете Мессия может вести происхождение и не от Давидова дома, а по левитской линии Аарона, как утверждал о себе новый царский дом; и вообще известное место в Числах (Числ. 24, 17) можно толковать таким образом, что Мессией может явиться и священник, и лицо несвященнического звания. Во всяком случае, военные успехи хасмонеев представлялись знамением поддержки свыше и ободрением мучеников; война за освобождение конечно же была прелюдией последнего славного катаклизма. И таким образом с тех пор — одним из первых тому примеров была Книга Даниила — пошло бурное распространение мессианских, апокалиптических писаний, по-разному подробно распространявшихся на темы обещаний, содержащихся в библейских текстах. Как следствие, появился целый сонм самозваных мессий, привлекавших всевозможное число сторонников.