В тот день, когда в дом пришли солдаты и одетый в красный плащ и золотой шлем с торчащим поперек, точно лучи красного солнца, конским волосом, младший офицер оптио сообщил матери о смерти отца – Тита Публия Лимуса, предъявив для опознания залитую кровью тунику и родовой перстень… Все это одиннадцатилетний Квинт видел через особую щелку, через которую он привык наблюдать за происходящем в атриуме. Вокруг всего дома, пристроенный отцом, тянулся тонюсенький коридорчик – двойная стена, в котором взрослому человеку приходилось передвигаться боком, а ребенку – ребенку – раздолье.
Прекрасно зная, где расположена наблюдательная дыра, мать развернулась к ней лицом, позволяя затаившему дыхание старшему сыну читать на нем, как в открытой книге. Ну и красивым же было лицо матери – совершенно белым, с каштановыми волосами, которые рабыни перед завтраком укладывали в высокую прическу, обильно подзолачивая специальной пудрой. Глаза у мамы – темный янтарь, а бровей почти совсем нет, отчего лоб кажется невероятно высоким. Маленький рот и пухлые вишневые губы.
Мама смотрит на развернутую перед ней тунику, и какое-то время молчит, принесший печальное известие офицер тоже молчит, исподволь изучая мамино лицо. Но, ее глаза сухи и губы не дрожат. Подошла, подержала в руках грязную тряпку, с отвращением обтерла о гематий[1] руку. Равнодушно глянула на перстень.
– Нет. Не моего мужа вещи. Ты ошибся.
Мама дышит спокойно, даже слишком спокойно, ровно. Подозрительно. Какая женщина не вздрогнет при виде окровавленной одежды, а она сдержалась. Зачем? Поняв, что здесь ловить нечего, маленький Квинт тишком перемещается по дуге к материнской комнате. Не случайно же госпожа Ирина явила олимпийское спокойствие, явно же зацепила этим наблюдательного стража порядка, и теперь тот неприминет проверить, так ли будет спокойна жена или вдова известного во всем Риме «тайных дел мастера».
Мама заходит в свою комнату, садится перед зеркалом, дверь за ее спиной закрыта не плотно. Специально оставила. Квинт устраивается таким образом, чтобы не спускать глаз с маминого лица и заодно держать в поле наблюдения узкую дверную щель в коридор, что-то еще дальше приключится. И точно, мама не успела еще поменять ожерелье, как возле дверей зашуршало. Совсем неслышно зашуршало, но «Черный паук» не ухом, всем телом слышит. Точно преторианцы[2] подкрались проверять, не выдаст ли себя госпожа Ирина.
Мама тоже почувствовала слежку, руки вздрогнули, она стянула с пальца перстень, и тот покатился по полу, попыталась поднять, и низвергла всю шкатулку.
Смешно наблюдать, как мама из себя дурочку строит.
Все. Дверь распахнулась. На пороге давешний офицер с солдатами. Мама на полу, и по щеке ее течет единственная слеза. Рука метнулась к лицу, поздно. Все видели.
– Так, стало быть, ты все-таки вдова. И этот перстень я должен отдать тебе! – Победно восклицает оптио[3] и вдруг прямо при солдатах, схватив мать за волосы, запрокидывает ей голову и целует в шею. У меня с твоим муженьком личные счеты – ох, и здорово же он поиздевался надо мной перед Первым Копьем[4] своей центурии, когда мы вместе пили вино в кабаке. Другом прикинулся. Много мы с ним пировали в былые времена, смотрели на танцы рабынь, а все он отнекивался от моих подружек, и славил свою прекрасную жену. Так много говорил о тебе несравненная Ирина, что я невольно поклялся себе вкусить при случае твоих прелестей, дабы убедиться, что сказанное не было враньем.
– Пусти меня! – Мать вырывается из рук оптио. Разворачиваясь так, чтобы я ясно видел ее лицо. Отец не стал бы делать что-то просто так. Это знак – для нас и для мамы шанс выпутаться и остаться в живых. Если пришедшие в дом воины получили приказ прикончить нас всех, у меня есть шанс сбежать, пока младший офицер будет развлекаться с мамой, если, такого приказа нет, мать получает шанс заворожить простака оптио и сделаться его любовницей, и тогда…
Что же делать? Бежать прямо сейчас, а потом проследить за домом, или дождаться развязки. И где интересно мой младший брат? Уже убит, или прячется где-нибудь поблизости.
Квинт оглянулся, но никого не обнаружил.
Меж тем оптио завалил мать на постель.
Широка родительская кровать, вся сделана из бука, а толстенькие ножки из ясеня. Та часть, что повернута в сторону гостей, выложена бронзовыми квадратиками с серебряными листьями. На кровати лежит мягкий тюфячок с красной и фиолетовой шерстью внутри – ни безрукие домашние рабы, поди, мастерили, торговец Юпитером поклялся, что левконы[5] постарались. Да что мы и сами не видим – товар качественный! Несколько подушек набитых мягчайшим гусиным пухом, с наволоками галльской работы, поверх тюфяка и простого одеяла алое покрывало с узорами красоты неописуемой – чистый шелк!
2
Преторианская гвардия – изначально личные телохранители императоров, после правоохранительные органы в Италии.
4
Центурион 1-й когорты, носил имя примпил (primipilus или primus pilus – «первое копье»); командовал своей когортой, а иногда и всем легионом.