Я протоптал колею на своей кухне, я ходил и думал часами. И какие бы
доводы я сам себе ни приводил, неизменно возвращался к одной и той же мысли: «Что ты хочешь на самом деле?» Я понял, что все стало похоже на фарс, это больше не было мечтой, к которой ты стремишься. Род прилетел ко мне в Лос-Анджелес, и я поставил ему кое-что из того, что записал. И я видел, какое у него было выражение лица! Я сказал ему: - Род, присядь! Как ты слышишь, это кое-что другое. Это хорошие новости. Плохие новости - я ухожу.
Да, я подумал, и я хочу уйти из группы.
Род ничего не сказал. Тогда сказал я.
Может быть, у меня все получится, а может,
не получится ничего. Но это мои проблемы. Но продолжать я не могу. Я должен сделать что-то другое.
Я понимаю, что сейчас будет с остальными. Но врать я не буду. Хочешь, я позвоню Стиву?
Нет, нет, нет! Даже не думай! Я сам скажу ему.
Янику?
Нет, нет, не говори никому, я сам.
Если хочешь, я уйду сейчас. Если хочешь, отыграю турне, если хочешь, запишу прощальный альбом. Как скажете».
Харрис: «За две или три недели до начала второго отрезка турне я улетел отдохнуть в Португалию. Внезапно звонит Род и говорит, что тоже вылетает ко мне. Я сразу понял, что что-то случилось. Лучше бы я услышал это от самого Брюса, но надо быть справедливым, Род попросил его не говорить мне об этом, уж не знаю почему. Особенно сильно это не удивило меня, мы все знали причину - это его сольная карьера, книги, радио. Мы все понимали, что что-то так или иначе случится рано или поздно».
Турне решено было не отменять, благо на большую часть концертов уже были распроданы все билеты. Посомневавшись, стоит ли выходить на сцену с человеком, которому уже все равно, Стив поддался уверениям Дикинсона, что он будет выступать как прежде. О чем вскоре пожалели и тот и другой. Особенно первый, бракоразводный процесс которого, стоивший ему жены и «половины состояния», был в самом разгаре. Осенью Стив остался в своем доме один с четырьмя детьми и головой Эдди у ворот. И конец милого чучела стал вдруг внезапно так же близок, как конец человека, еще несколько минут назад не задумывавшегося над тем, сколько счастья в возможности просто ходить по проезжей части, а теперь лежащего под капель-
ницей, с расползающимся по его телу невесомым ноябрьским холодом.
Дейв: «Мы все были раздавлены, особенно Стив. Главной темой разговора было «надо заканчивать». Но после нескольких бутылок пива старая бравада вернулась рнов.}>. Это, наверное, был самый серьезный разговор, состоявшийся между нами четверыми за тысячу лет. Не помню, о чем мы говорили в тот момент, но мне внезапно это надоело, и я оборвал всех: «Послушайте, какого черта мы должны прекращать из-за того, что он ушел? Пусть катится! Что нам на него смотреть!» Я даже не обдумывал сказанное, оно само как-то вырвалось из меня. И внезапно все словно преобразились: «Да, положить на него! С какой стати нам заканчивать!» Было выпито очередное пиво, и вскоре уже послышался смех».
Затем все стихло' С утра ставший неуместным язык распух и присох к небу, а в голове сделалась тяжесть, похожая на мысль «Зачем я живу?» Мир на улице был каким-то неискренним, а встречные люди молчали, будто все про тебя знали, только им было тоскливо и от своих повседневностей. Вскоре, когда начались гастроли, к этому примешалось какое-то брезгливое чувство, которое нарастает и настоятельно требует возможности самоустраниться, чтобы взамен началось такое, чего еще с тобой никогда не было.
Стив: «Вначале все шло нормально. Но потом... Конечно, я и не думал, что в нем будет бушевать страсть. Я не думал, что он сможет смотреть публике в лицо, нет. Но я надеялся, что он будет петь так, как он это умеет. Но в какой-то момент мы все поняли, что он просто отбывает номер. И если бы это было на протяжении всего турне, я бы мог еще это понять! Но это было только в некоторых случаях, все выглядело так просчитано, что мне хотелось его убить! Скажем, мы играем концерт в Париже, там, где
пресса, большая аудитория и так далее. И он играет, играет прекрасно. Затем мы выступаем в Монпелье и^и Ницце, словом, даем рядовой концерт, и все просто ужасно! Он не пел, а мычал в микрофон. Однажды я подошел к звукооператору и сказал ему: «Что происходит? Я его не слышу!» Он увеличил громкость на мониторе до максимума и сказал: «Ничего нет. Он просто мычит в микрофон».
мал, что никаких проблем не будет, а будет лишь хороший драйв. Хорошегодрайванебыло.И делобылонетольковгруппе. Наши фэны знали,что
яухожу;мывыходили насцену,иэтобыло похоже на морг. Я вдругпо
нял, что как главное действующее лицо я нахожусь в практически патовой ситуации. Если бы я закричал: «Вау! Как круто сегодня все, чуваки!» - нормальные люди остались бы сидеть и подумали: «Что он такое несет? Что здесь может быть крутого?» Или наоборот: «Вы извините, я ухожу, не хотел испортить вам вечер, но так уж вышло». Что бы вы сделали на моем месте? Я не знал. Все, аудитория, я, группа, испытывали противоречивые чувства».
ТРИ СЕАНСА ЧЕРНОЙ МАГИИ