Тем вечером Йэн Андерсон взял меня посмотреть на Free в “Marquee”. Он представил меня всем как своего нового гитариста, и я решил, что всё идет превосходно. Я чувствовал себя поп-звездой. Из бирмингемской безызвестности превратиться в персону, к которой с интересом относятся люди в “Marquee” - звучало круто. Мы немного посмотрели на Free и ушли довольно рано. Следующим утром опять репетиция. В девять часов. И не опаздывай!
Но всё было не так гладко. Последней каплей стала встреча с менеджером. Он сказал: “Ты будешь получать 25 фунтов в неделю, и тебе очень повезло, что эта работа досталась тебе.”
После такого я решил: я хочу быть частью группы, в которой всё делается сообща, а не быть приглашённым в состав, где всё уже решено, и где я “счастливчик только от того, что я здесь”. Я вернулся в репетиционное помещение и подошёл к Йэну: “Можно тебя на два слова?”
Мы вышли, и я сказал: “Я себя чувствую неуютно от всего, что происходит?”
Он мне: “Что не так?”
“Я не доволен положением вещей. Мне не по себе от “счастья” быть в команде и от подобных вещей.”
Йэн был молодец, и я не могу его винить за всё происходящее; он был достаточно дружелюбен. Он начал: “Послушай, если ты уверен, что хочешь уйти...”
“Так и есть.”
“У нас сейчас напряжёнка, нам нужно участвовать в этом фильме, “Rolling Stones Rock And Roll Circus”, и у нас нет гитариста. Отработай с нами хотя бы там.”
Я себя ощущал ужасно от того, что ухожу от них, так что я согласился: “Да, я сделаю это.”
Вот так оно и случилось. Как только я вышел с той репетиции, я предложил Гизеру: “Давай снова соберём группу.”
Он спросил: “Ты уверен насчет выхода из Tull? Повремени и подумай.” Он уговаривал меня, но потом сказал: “Я рад, что ты не сделал этого.”
Я предложил: ”Давай сделаем всё более правильно. Будем делать, как они: репетировать по утрам, на самом деле, начнём с этого.”
Он согласился. Так что мы позвонили остальным из Лондона и составили план, как соберёмся снова вместе.
Мне ещё предстояло участие в “Rolling Stones Rock And Roll Circus”. Открытие состоялось в отеле “Dorchester”. Я там был в той же замшевой куртке. В ней я и в фильме появился. Вся аппаратура Стоунз была установлена в актовом зале. Там же были The Who, Taj Mahal и все занятые в фильме люди, но я не знал ни души и чувствовал себя лишним на банкете. Мариан Фейтфул (Marian Faithfull) должно быть поняла это; она подошла и сказала: “Всё будет в порядке. Я поболтаю тут с тобой.”
Так она и сделала. Она была классная.
Стоунз начали играть, но не прошло и минуты, как они остановились. Они принялись спорить и дошло до крупной ссоры. Весь зал притих. Брайан Джонс (Brian Jones) и Кит Ричардс (Keith Richards) кричали друг на друга: “У тебя, блядь, не строит, ты долбаный...”
Так как Мик Джаггер (Mick Jagger) встречался с Мариан Фейтфул, он подошёл к нам со словами: “Они, бля, даже не в состоянии настроить свои грёбаные гитары.”
Наверняка это был предвестник грядущих неприятностей.
На следующий день съёмки происходили на каком-то огромном складе. Они установили сцену и декорации, которые выглядели как арена амфитеатра. Они заставили всех надеть дурацкие шляпы и цирковые прибамбасы, и мне это показалось смехотворным. Даже Эрик Клэптон (Eric Clapton) возмущался: “Я, бля, чувствую себя чертовски глупо в этих дебильных штуках.”
Мне вручили чёртов кларнет, и мы все вышли, претворяясь, что идем вокруг арены и играем. Клэптон, The Who, Джон Леннон (John Lennon), все должны были ходить вокруг этой арены. После того, как мы, я даже не знаю с какого дубля, сделали всё так, как надо, народ принялся общаться, и обстановка стала более комфортной.
Все с предвкушением ждали джем с участием Клэптона, Леннона, Митча Митчелла (Mitch Mitchell) и Кита Ричардса на басу. Я заметил Йэну Андерсону: “Не могу дождаться, как хочется посмотреть на игру Клэптона.”
Они начали играть какой-то инструментал, чёртова Йоко сидела в ногах у Джона, и всё было совсем не круто. И Йэн поинтересовался: “Ну и как? Что теперь думаешь о своём герое?”
Мы делили гримерку с The Who, и это был первый раз, когда я с ними встретился. Они оказались достаточно приятными парнями, и, когда начали играть, были очень хороши. Я был абсолютно потрясён, когда услышал, как Пит Тауншенд (Pete Townshend) выдаёт соло, так как обычно вы не так часто могли это услышать, а играл он превосходно.
Не всем было так забавно; мы исполняли “Song For Jeffrey”. Йэн взял шляпу и предложил: “Возьми, попробуй надеть.”
Я ответил: “Выглядит прилично”, но чувствовал себя довольно стесненно и держал голову опущенной во время игры, так что моего лица не было видно.
Целая вечность прошла, пока что-то выпустили. Раза три-четыре я сталкивался с Биллом Уайменом (Bill Wyman), и он обещал: “А, точно, я сделаю для тебя копию всей этой тусни.”
Но так и не сделал, поэтому я увидел всё лишь годы спустя, это был тихий ужас. Так не актуально. Но теперь это классика; половина участников шоу уже мертвы. Джон Леннон, Кит Мун (Keith Moon) и Митч Митчелл... это Театр Рок-н-Ролла, так и есть.
14. Кто раньше встал, того и песня
После возвращения из Лондона я сказал остальным ребятам в группе: “Если мы собрались этим заниматься, то давайте относиться ко всему серьёзно и по-настоящему трудиться, начнём репетировать с девяти часов. Ровно!”
Мы арендовали помещение в “Newtown Community Centre” в Астоне, напротив кинотеатра, и начали жить в абсолютно новом режиме. Я заезжал за всеми, чтоб быть уверенным, что они будут вовремя. Гизер жил не так далеко, поэтому он пешком приходил. Иногда он немного задерживался, но обычно мы начинали работать в приемлемое время. Именно тогда мы начали сочинять свои собственные песни. “Wicked World” и ”Balck Sabbath” были первыми ласточками, написанными на репетициях. Мы знали, что в нас что-то было; ты чувствуешь такое, когда волосы на руках дыбом встают, и это особые ощущения. Мы понятия не имели, что это было, но нам это понравилось. У меня родился рифф для ”Balck Sabbath”. Я играл “дум-дум-дуууммм”. И это было оно! От этого и выстроилась песня. Как только я заиграл первый рифф, началось: “О, Боже! Это круто. А что это? Не знаю!”
Простенькая вещица, но у неё есть своё настроение. Только потом я узнал, что использовал то, что называют “интервалом Дьявола”, аккорд настолько мрачный, что в Средние Века его воспроизведение было запрещено Церковью. Не знаю; это было всего лишь то, что я чувствовал внутри. Почти так, будто оно вырвалось из меня, как-то так случаются подобные штуки. Затем каждый стал нанизывать по кусочку, и в конце концов получилось нечто потрясающее. Очень странное, но хорошее. Мы все в шоке были, но мы же знали, что что-то подобное в нас есть.
Гизер собирался стать бухгалтером. Вот почему он брал на себя роль учета денежной выручки после каждого выступления. Он был смышлёным, поэтому именно у него так хорошо стало получаться с лирикой. У меня определённо не выйдет сесть и написать что-нибудь подобное, а Биллу и двадцати лет не хватит, чтобы выдавить из себя хоть строчку. Оззи придумывал вокальные мелодии. Он просто пел все, что взбредёт в голову. Поэтому хорошо, что к нему вовремя пришла идея спеть “Что это, что стоит предо мною?” (“What is this that stands before me?”) Гизер вскоре использовал это, что бы доделать текст. Так что они оба занимались такими вещами.
Мы тогда много дури принимали. Как-то раз мы были в каком-то клубе в глуши, у чёрта в заднице. Оззи с Гизером увидели, что снаружи кто-то по-дурацки скачет. Им казалось, что это эльф или кто-то вроде. Я боюсь, это был наркотический бред, но, думаю, именно оттуда пошёл “The Wizzard”, ещё одна ранняя песня. Они просто взяли и воплотили в тексте то, что им привиделось. Наши первые вещи часто описывают, как пугающие. Мне нравились фильмы ужасов, и Гизеру нравились. Мы ходили в кинотеатр через через дорогу от нашей репетиционной базы, чтобы смотреть их. Знаю, что есть фильм Бориса Карлоффа (Borris Karloff) под названием “Black Sabbath”, но в то время он нам не попадался. Гизер предложил назваться Black Sabbath, и это звучало слишком подходящим для нас, чтобы не воспользоваться.