А вообще, помимо всего этого, на Фиджи было хорошо. Мы плавали на лодке, сидели на пляже, а вечером - в бар, просто делали только то, что обычно делают на отдыхе.
Но нормального сна у меня там так и не было.
34. Колодец пересох
Мы так замечательно провели время, работая над “Volume 4” в Лос-Анджелесе, что решили воссоздать эту атмосферу для того, чтобы приняться за то, что должно было стать нашим следующим альбомом, “Sabbath Bloody Sabbath”. Мы снова отправились в Эл.Эй. и арендовали тот же дом. После того, что мы устроили в первый раз, Джон Дюпон, скорее всего, затребовал целую пачку денег, чтобы пусть нас туда опять. Кроме того, мы вернулись и на Record Plant, но студия изменилась.
“Что стряслось? Она теперь такая маленькая!”
“О, мы тут установили синтезатор Муга для Стиви Уандера (Stevie Wonder).”
“О, нет!”
А дома я пытался выдавить из себя хоть какие-то идеи, но ничего не мог придумать. Не знаю, что это было. Просто ничего не получалось. И тогда я начал паниковать: “О, нет, и что мне теперь делать!”
Вплоть до того времени, когда мы должны были податься куда-то для того, чтоб сочинять и репетировать, я чувствовал, что большую часть дня всем до смерти хотелось двинуть в паб вместо того, чтобы работать над песнями. Но дело нужно было делать. Это достаточно просто - сидеть где-нибудь, отпускать шуточки и бухать, но деньги деньги вылетали в трубу просто так, за просиживание в студии, по две штуки в день или сколько там было. Так что меня это реально напрягало.
Сложности начались ещё тогда, когда мы работали над “Volume 4”, потому что к тому времени мы добились определённой репутации. Раньше я мог сказать: “Давайте, нам нужно над этим серьёзно поработать!”
И ребята ко мне прислушивались, так как на меня всегда смотрели, как на лидера команды. Но в лучшем случае я был лидером по необходимости. Это была роль, которая свалилась на меня, потому как если что-то шло не так, мне приходилось быть тем столпом, на которого все опирались, чтоб услышать: “Всё хорошо, всё будет отлично.”
Если бы я сломался, всё разлетелось бы на кусочки. Моя вера в то, что мы делали, и усердие, с которым я не позволял ничему мешать нам, думаю, остальные ребята смотрели на это, как на источник силы. Может это имело отношение к тому, что я был крепче других физически. Если кто-то из нас дрался, то звали меня. Несколько раз так было, как минимум. Однажды вечером когда я вернулся в гостиницу, ко мне подбежал Билл с криками: “О, Боже, ты вернулся! Оззи и Гизер дерутся там наверху,быстрее поднимайся!”
“Вот блядь!”
Я помчался туда, они были пьяны и действительно дрались. Оззи сидел на Гизере, на нем было длинное норковое пальто. Я схватил Оззи за воротник и дёрнул. Следующее, что я помню, как стою с воротником в поднятой руке, в то время как Оззи продолжает колотить Гизера. Нужно было вмешаться и разрулить этот бардак. Я схватил Оззи, он попытался меня ударить, так что я приложился разок ему по челюсти, и он упал. Ощущал я себя жутко, потому что не хотел этого делать. Но меня вынудили занять такую позицию: кто-то должен был всё контролировать, иначе порядка бы не было.
Оззи впоследствии говорил, что чувствовал, будто вокруг меня всегда был какой-то барьер. Возможно, это из-за того, что я старался не так увлекаться вечеринками. Мы останавливались в паршивых отелях, где сквозь стены было слышно всё. Я частенько слышал, как люди кричат, курят дурь и весело проводят время, но я знал, что если я пойду и присоединюсь к ним, мы будем в одной лодке, поэтому я не делал этого. Кто-то должен был оставаться в своём уме, если что-то пойдёт не так. Если бы я был таким же, как все, никто не стал бы меня слушаться. Мне кажется, что нужно сохранять определённую отчуждённость. Это немного похоже на управляющего офисом: когда у людей проблемы, они идут к нему в кабинет. С Black Sabbath было примерно то же, на самом деле. Я этого не желал, то так всё и было. Не могу сказать, что я сохранял ответственность постоянно на должном уровне, я определённо принимал участие в глупостях, и в своём маленьком мирке я был таким же обормотом, как и Оззи, но я не мог выпустить эту свою сущность на волю полностью.
Я думаю, много лет Оззи побаивался меня, и если я говорил: “Мы должны сделать то-то и то-то”, он слушался. Опять же, я становился надсмотрщиком, чего я не хотел. Но кто-то должен был быть им. Конечной целью было функционировать, поставить группу на ноги и работать, с как можно меньшими отступлениями от курса. Если кто-нибудь начинал: “Я сегодня не буду играть, я устал”, кто-то должен был говорить: “Насрать, ты должен играть!”
Быть в группе не всегда весело, это чертовски тяжело. Думаю, необходимо принимать то, что всё в жизни имеет свою ценность для тебя, неважно, насколько плохо может приходиться. У меня есть склонность с боем продираться через множество вещей, так что мне трудно понять, почему другие не могут того же. Я не жду, что мои проблемы решатся способом: “Приму-ка я одну из этих таблеток, и всё будет зашибись.”
Это как с сеансами реабилитации. Никогда не ходил ни на один из них. Я просто считаю, что это всё отговорки, сходить на сеанс, выйти и сказать: “А, я излечился.”
Оззи ходил в клинику Бетти Форд (Betty Ford Clinic), и они заставляли его драить полы. Как это может излечить его? Этим вы можете заняться и дома! Я уверен что большая часть этого идёт от тебя; ты можешь контролировать это до определённой степени. Как у меня было, на определённом этапе я принимал много кокаина. Я мог сказать: “Пойду, пройду реабилитацию”, но я этого не сделал. Я остановился самостоятельно.
Для такого необходима определённая решительность, и это то, что у меня действительно есть. Так я воспитан. Мать и отец всегда выговаривали мне: “О, ты никогда не сделаешь что-нибудь стоящее.”
И другие родственники поддакивали: “Почему бы тебе не найти подходящую работу, как у твоего кузена!”
Из-за этого всего я был твёрдо настроен добиться чего-то, неважно что стоит у меня на пути, только бы доказать им, что я на что-то способен. Это придавало мне решительности для того, чтоб бороться. Вроде того, что случилось, когда я обрезал себе пальцы и мне говорили, что я никогда больше не смогу играть. Я не мог этого принять.
Уверен, это на самом деле помогло Black Sabbath. Я был движущей силой коллектива, я организовывал репетиции и заставлял их подниматься со своих задниц, чтобы делать всё, что необходимо для достижения всего, чего они хотели достичь. Я видел, что кто-то должен держать всё в руках. Нельзя взяться делать что-то в стиле шалтай-болтай и ожидать, что всё придёт просто так.
Но по мере того, как росла наша популярность, я всё реже и реже занимал такую позицию, о которой можно было бы говорить, будто я брал вожжи в свои руки. И так как больше не кому было, то всё просто вышло из под контроля. Если мы работали в студии, а они решали сходить в паб, то они шли в паб. Если был какой-нибудь кусок композиции, над которым я пытался поразмыслить хотя бы, скажем, пятнадцать минут, они теряли терпение и говорили друг другу: “О... может сходим тяпнем?”
Остаток дня был убит, а на следующий день повторялось то же самое, и так пока у меня не появлялся материал, над которым можно было работать. Становилось всё тяжелее и тяжелее. Если у вас нет кого-то, из кого сыпятся идеи, ситуация становится почти невыносимой, а у меня больше ничего не выходило. На раннем этапе, когда мы джемовали, у меня шли риффы, и тогда всех переполнял энтузиазм, все вносили свою лепту. Теперь мы достигли той точки, когда “О, надо делать новый альбом”, но никто не был достаточно мотивирован, чтобы сделать это.