Сморщившись от резкой зубной боли, гляжу на всю честную компанию, и спрашиваю совершенно замогильным голосом:
- Люда, анальгин у тебя есть?
- Зубы? — пугается Инфернальная Девушка, — темпалгин есть! И максиган! Сейчас, сейчас принесу…
Люда выходит из кухни в комнату, и через минуту возвращается обратно. В руках у неё — небольшой гробик, обтянутый какой-то чёрной материей. На верхней крышке гроба переливающейся серебристой краской, готическим шрифтом оттиснуто: «БЕГЕМОТ». Гроб она протягивает мне…
При виде гроба, я на секунду забываю о зубной боли. До этого момента я всегда знал, что, в общем-то, Людмилка — не совсем того… ку-ку… то есть, безусловно, она — ку-ку, но не до такой степени: дурит, конечно же, но совсем уж адекватности не теряет. И вдруг…
- Люда, дай сюда, я сама посмотрю! — Алёнка берёт из рук хозяйки этот гроб, открывает крышку, и начинает шарить в нём, — ага, вот максиган! а вот и темпалгин! Держи! — и протягивает мне таблетки.
Минут через пять, когда зубная боль совершенно прошла, я решил поинтересоваться, откуда вдруг в этой квартире домашняя аптечка такой странной формы. Не почему — это-то, как раз, мне было понятно — но именно откуда?
- А это Лёшка на работе сделал! — Алёнка кивнула на мужа, — у Люды тут Бегемот зачудил, умирать собрался — а у Лёшки в тот день, как раз, никаких заказов не было, времени — вагон, вот он гробик для Бегемота и сделал! Думал, придёт вечером — пойдём хоронить Бегемота…
Огромный чёрный котяра, дремавший, тем временем у меня на коленях, услышал, что речь идёт о нём, приоткрыл глаз и гнусно мяукнул: мол, да-да, так оно и было — и снова задремал.
- И что дальше? — спрашиваю, глядя то на гроб, то на кота.
- А ничего! — смеётся Алёнка, — пришёл Лёха сюда с этим гробом, а Бегемот лежит, умирает, глаза закатывает. Лёха его берёт, открывает гроб, и запихивает Бегемота вовнутрь — не то, чтобы заколотить его там живым, а просто померить, не маленький ли гроб получился? А Бегемот, как только Лёшка его в гробу закрыл, завыл оттуда нечеловеческим голосом, стал в крышку колотиться, наружу рваться! Едва крышку открыли — Бегемот оттуда выскочил — глаза горят, хвост трубой! — и начал по всей квартире носиться! И по мебели летает, и по потолку — и орёт! А потом засел на шифоньере, на самом верху — шипит оттуда, никого к себе не подпускает — раздумал, одним словом, умирать. Ну, а в гроб мы, чтобы Лёхин труд не выбрасывать, лекарства сложили — теперь вот, вместо аптечки его используем…
Осторожно, чтобы никто не заметил моего взгляда, я искоса посмотрел на Странную Девушку Люду. «А что, — подумалось мне, — если и нашу Леди Инферно минут на полчасика в гроб засунуть, и крышкой сверху прикрыть?… Может быть, после такой процедуры хоть обои в квартире поклеит? А там, глядишь, и на работу устроится?…».
Реквием Писачей Машинке
Среди моих друзей немало коллег-журналистов, вот я и решил обратиться к ним (да и не только к ним) с таким вот вопросом: господа, а вы помните свою первую писачую машинку? Вот такой у меня ко всем вам вопрос… Мне, почему-то, кажется, что вы должны её помнить: у меня, по крайней мере, если выстраивать этакий ассоциативный ряд, первая печатная машинка занимает место где-то рядом с самой первой моей женщиной. Не с девушкой, а именно с Женщиной, зрелой и опытной, с которой — всё по-настоящему, по-взрослому было… Вот такая вот ассоциация — ни больше и не меньше.
Прошлым летом, коротая время в вымирающем посёлке Боярский на южном берегу Байкала, где у нас сломалась машина, в ожидании отправившегося за нужной деталью автостопом до Верхнеудинска Сержа (LJ-юзер sergey_tibet), я лениво перелистывал взятые в дорогу номера «Русского Репортёра», и наткнулся на статью о пишущих машинках. Оказывается, прошлым летом в Индии закрылся последний в мiре завод, который их выпускал, представляете? Всё! Их больше никогда не будет! Компьютер убил пишущие машинки, превратил их во «вчерашний день», в винтаж, в антиквариат, в реликт прошлого, сделал их бесполезным хламом и предметом коллекционирования.