Несмотря на бессонную ночь Тригс проснулся ещё затемно. Он принял душ и достал свой выходной костюм. В прихожей по привычке потянулся к стоящей в углу палке, но затем отмахнулся и решительным шагом вышел за дверь.
Куда полетел Тригс доподлинно не известно, известно лишь то, что он разыскал Маруса, нашёл подходящую работу и даже устроил свою личную жизнь. Остаётся только догадываться, что послужило толчком к таким положительным изменениям в его судьбе, не слова же молодого «сопливца», в самом деле?
А Вы как думаете?
Ванька и царь.
Жил-был царь. И был у него Ванька. Нет, не так.
Жил-был Ванька и был у него царь. Ну, царь, как водится, на печи лежал, да калачи ел. А Ванька – и по дому, и на огороде, и в поле сам-один крутился-вертелся. Бывало, встанет спозаранку – дров наколет, печь истопит, каши наварит и блинов напечёт. Царя накормит и бегом в поле: весной – пахать да сеять, осенью – собирать да молотить. Вначале-то ещё всё терпимо было. Ваньша с делами легко управлялся. А со временем и уставать стал. Говорит царю как-то – помочь бы надо, тяжеловато одному-то. А царь с печи ему давай на своё здоровье жалиться, – мол, и спина болит, и ногу чего-то тянет. Понял Ванька, что помощи ему от царя не будет никакой. «Ладно, – думает, – погоди. Вот зиму переживём, а весной уйду, куда глаза глядят». А как весна подошла, за заботами да хлопотами закрутился Ванька, про уход свой забыл. Летом снова опомнился – пущай лето пройдёт, а уж осенью точно, уйду – решил. А осенью опять – уборка, да заготовка разная, опять дела да дела. Так и жили из года в год. Царь от жизни такой всё толще становился, а Ванька – всё тоньше. На тень свою походить стал, до того исхудал, горемычный. Суседи за Ваньку переживали. «Гляди, Ваньша, – упреждали, кабы ветром тебя не унесло». И, правда, однесь унесло-таки Ваньку ветром. Ей-богу, сам видел! Закрутило, завертело и в соседней деревне бабе одной, вдовой, прямо под дверь кинуло. Баба та ещё совсем не старая была, детишков трое маленьких. Сама их тянула. Она Ваньку подобрала, умыла, накормила-напоила, чем Бог послал, да почивать уложила. Ванька видит, что женчина душевная оказалась, так и остался у ней. Сколько уж лет живут ладно, даже детишков ещё народили.
А царь как жа? – спросите вы. А чего царь? Царь лежал, лежал на холодной печи, слез с неё, дров наколол, печь истопил… даже кашу спроворился себе изготовить. Вот так.
А вы чего подумали?
Горшково счастье.
Хорошее было житьё у Горшка!
Бывало, Хозяйка в нём щи заведёт или кашу зачинит и в Печь посадит. Сидит Горшок в Печи, тепло ему, кашу варит, бока себе парит. Хорошо! Опосля, как съедят щи либо кашу, Хозяйка Горшок вычистит, вымоет, да на жердину повесит – сушиться. Висит Горшок на жердине Cолнышку спину подставляет; опять, значит, греется. Кругом Птички поют, Собаки брешут, Петухи кукарекают. Красота! И вот от жизни такой доброй и весёлой, вдруг взял да и загордился Горшок. «А что, – думает – верно, я ценность большую имею, раз Хозяйка со мной так носится. Прямо, можно сказать, из рук не выпускает». Задрал нос Горшок, стал всем перечить, с Ухватами и прочей хозяйской утварью спорить, да ругаться. Своё слово поперёд других сказать норовит, в Печь не идёт, а если поставят его, то как зачнёт бубнить, да скандалить, – у Хозяйки и руки опускаются. Стали у неё то щи выкипать, то каша пригорать. Видит Хозяйка – неладно, дело-то. Подумала, подумала, да и купила на базаре новый Горшок, а старый на самую верхнюю полку убрала – с глаз долой. Горшок-то поначалу обрадовался, еще больше нос задрал, – вот, мол, как меня возвысили, надо всеми прочими верховым поставили. И стал ещё больше щёки от важности раздувать. Да что толку… Новый-то Горшок весёлый оказался, да шустрый. В печь – прыг, из печи – скок, да всё с шутками, с прибаутками. Хозяйка на новый Горшок не нарадуется. Щи у неё опять добрые выходить стали, каша духмяная. Печь от радости, что Хозяйка снова весёлой стала, только дровишками, знай, потрескивает. Стол дубовый, не смотри, что старый, чуть в пляс не идёт, Ложки на нём скачут, Ухватам в такт постукивают. Поглядел старый Горшок на веселье общее, и грустно ему стало, да и без дела стоять, ох, как надоело. Скучно без дела-то. Стал Горшок обратно проситься, Хозяйке кланяться, прощения вымаливать. Пожалела Хозяйка: «Ладно, – говорит, – нешто, буду в тебе корм запаривать, для поросяти». А Горшок и тому рад. Стал совсем как его новый товарищ: в печь – прыг, из печи – скок. Только разговаривать меньше стал, больше молчит. А и то правильно, коли добрых слов сказать не умеешь, так уж лучше помалкивай.