- Хватит со мной в прятки играть! Я, может, про тебя роман хочу написать. Или даже эпопею из семи книг с продолжением! А ты мне не даешь. Ну, ни одной зацепки. Ни одной детали, которую еще не опошлил жанр кинематографа!
В полутемной кухне раздался стеклянный бряк. Когда Антоша из освещенного мигающей лампочкой коридора переместился туда, то увидел, что на столе стоят два стакана, а стулья заботливо отодвинуты от стола. Антон все понял правильно и достал из холодильника двухлитровую початую бутылку пива. С изморозью.
Но разговор с потусторонней сущностью не шел. Рассказать толком, чего он хочет от мистического жанра, литератор не мог. Даже сюжет связно не слагался. Паузы пиит заполнял питием.
- Главное что мы Геру с Бахусом не мешаем. Значит, ничего... Хотя, стой. У меня вишневка в рюкзаке запрятана.
После второго стакана вишневки Антоша плавно перешел от обсуждения своей великой идеи к осуждению своих коллег по литературному цеху. В его изложении получалась совсем уже какая-то свиноферма. Этот член Союза писателей, председатель конкурса «Юные лиры» - разжиревший старый хряк, а та редакторша, не опубликовавшая его рассказ в журнале «Солнечное сияние» - свиноматка, не способная воспринимать новаторство вообще...
Непризнанный, он плакал и обвинял в равнодушии коллег и женщин. Карму, мироздание, Бога. Под конец, когда язык стал совсем уже заплетаться, напрямую обвинил в отсутствии вдохновения и самого подопытного барабашку.
Уронив голову на грудь, облитый соплями и грустью, он вдруг услышал как где-то в темноте, с противоположной стороны стола смачно плюнули и сказали:
- Да иди ты к черту!
Больше к унылому литератору Антоше никто не приходил.
***
Он сменил много нехороших квартир, но с его появлением вся нечисть куда-то исчезала. Вскоре Антона стали специально приглашать на всякие подозрительные объекты. Всегда для хозяев удачно (наверно срабатывал какой-то потусторонний телефон). После прихода занудливого литератора, нечисть такие квартиры сразу же покидала. Вначале он злился. Грозил кулаком кровавым пятнам на обоях и банкам с заспиртованными младенцами, оставленным на балконах. Но вскоре стал получать большие деньги за квартирный экзорцизм. Разбогател и совсем перестал писать серьезную прозу. А история эта, вообщем, о том, как бабло побеждает литературу. Аминь.
О ведьме замолвите слово.
1.
Вот именно так он и представлял себе свою новую жизнь. Не беда, что у этой жизни отреставрирован был только фасад и украшен рекламными плакатами бутиков, а вход в нее вел через загаженный котами и бомжами подъезд старинного дома. Зато, посмотрите какие у этого дома красивые литые ворота.
- Это уж на века! Умели люди ковать! Лет двести или триста тут стоит? Интересно, это же цельные квартиры до революции были. Сколько же квадратных мэ на человека...? - Мыкола Снов, квадратноносый и твердолобый парень с пшеничного цвета волосами, в прошлом житель Ивановки, был твердо уверен, что и у него вскоре эти квадратные метры будут. Не через год, не через два, но, если потрудится, лет этак через пять. Ведь удалось ему купить комнату в коммунальной квартире не где-нибудь, а в самом центре Одессы! В городе! Десять минут пешком до Дерибасовской и двадцать минут бегом до Привоза.
Вопрос не в том, любил ли он этот город. Главное - заставить этот город полюбить тебя. Чтобы влиться в него, встроиться. Чтобы ни у кого из встреченных тобой людей не возникало сомнения: вот он, этот парень - топ-менеджер, ведущий специалист, (кто его знает, может и руководитель отдела). Свой, местный, коренной одессит. Далеко село Великие стращальцы. Где это? Нет, о таком и не слышал.
Ступени из потрескавшегося мрамора вели в новую обитель на третьем этаже. Гордым горным козлом проскакать четыре пролета и ты - дома. Он вздогнул. Где-то он уже видел эту лестницу. Во сне. В одном из самых мучительных и затяжных сновидений. Пытается он подняться по такой лестнице, а кругом будто разруха. И перил у лестницы нет. На мраморных ступенях картон порванный валяется. Вместо некоторых пролетов - дыры. А ему, Мыколе, нужно вон туда - на самый верхний этаж. Вопрос не просто карьеры, вопрос жизни. С трудом он обходит каждую дыру в пролете. Как только глядит вниз, аж кожа ныть начинает, чувствует, будто летит. Тянет его вниз. Тянется этот кошмар бесконечно. Проснулся уставшим: так и не дошел. Вниз, в дыры соскальзывал.
Но его такими снами не запугать. Вот уже и дверь перед носом. Огромезная, деревянная. Замазанная когда-то темно-красной краской - теперь облупившейся. За дверью кто-то звякнул ключами. Неповоротливый. Громыхнуло стеклянной тарой, по-видимому стоящей возле двери. Раздался бабий шепоток. И дверь открылась.