Выскальзывает, словно породистая золотая рыбка из ладоней ребенка. Скользкая, но яркая. И такая желанная.
Я бросаю трубку. Он перезванивает. Находит такие слова, от которых целый день неприкаянная хожу: «Нужна ему!».
Он:
Я тебя жду.А когда прихожу на службу в костел, его там нет, хотя мы договаривались встретиться.
Часто я уезжала домой - сжимаясь в замерзший комок, уставившись в покрытые инеем автобусные стекла:
- Идиот, жизнь же так пресекается быстро. Зачем усложнять?
(В этот момент в автобус, словно антитеза возвышенному, обязательно должна была влезть какая-то старушонка с тележкой).
Далее - частая мысль - нахальная, чего я жду? Может он совсем не то имел ввиду? А я уже губу раскатала? До восьми вечера у меня два часа для самообвинений. Затем - дежурный «восьмичасовой» звонок. Когда я уже готова прильнуть к телефонной трубке, приластиться к нему своей виной:
- Я такая эгоистка!
С доброй усмешкой голос на другом конце провода:
- Да, знаю. Ты, конечно, эгоистка, но это не повод на тебя обижаться.
***
Если честно, была еще одна странность, которую я ему прощала.
Иногда, люди не любят кошек, собак, голубей. Шумных детей, автомобили. Иногда человек не любит целые нации живущие вдали от него или представители которых в ограниченном количестве живут рядом. Обычно это - неудовлетворенные жизнью идиоты, которым проще выместить свою злобу на абстрактных папуасах, чем слово поперек молвить родной жене или родному шефу. В каждой стране такие люди есть. Когда они не вооружены и не сбиваются в стаи, то и окружающие смотрят на них соответствующим образом.
Еще более странно, когда человек недолюбливает по национальному признаку людей, среди которых он вырос и живет. Невзирая на личные взаимоотношения, любовь, дружбу. На то, что он прекрасно общается с профессором в своем университете (и уважает его) и для соседки Марьи Петровны он вежливый молодой человек, который всегда ( с готовностью и пониманием) поможет донести сумку до квартиры. Но при этом и профессор, и Марья Петровна продолжают оставаться для него представителями некой абстрактной нации, которую он «недолюбливает». Как будто, для него окружающие - это плоские человечки, составленные из вырезанных из цветной бумаги геометрических фигур. Кружочек головы, прямоугольнички туловища, ручек, ножек. А на груди у каждого человечка идентификационная табличка с набором характеристик. Такого противоречия понять я тогда не могла, поэтому просто прощала. Потому что мой органист так непохож на остальных, отстранен: то холоден, то нежен. Потому что один тросик нас связывает.
***
В тот день Одессу заснежило. Транспорт стал, и мы шли пешком. В сторону противоположную от дома. Делая вид что «нет, нет, мы не гуляем, домой идем». Точнее, делал вид он, а мне гордость не позволяла с этим не согласиться.
«Не гуляя» мы дошли до Тещиного моста. Там, рядом с уголком Старой Одессы, есть над пропастью бетонный парапет. На него мы забрались. Скользко. Толстый слой снега прикрыл недотаявший с прошлой оттепели лед. Под ногами густая от падающих хлопьев бездна. Там, где-то внизу, дорога с автомобилями, сбившимися в пробки. Тишина торжественная. Улетающая ввысь, навстречу падающим хлопьям. Хлопья на фоне побелевшего от туч неба кажутся серыми. Воет тоскливым зверем сирена Воронцовского маяка. Боясь соскользнуть, я полушутя вцепилась в рукав его куртки. Но ничего не произошло. Сплошной лед. Он даже и не подумал поддержать меня! Обнять? Да что вы!!!! У меня даже губы заледенели. И нос. Наверно, когда дойдем обратно, до первой стоящей в пробке маршрутки, и заберемся в тепло - потекут из носа сопли. Романтика.
Снег пошел еще сильнее. Почти не разбирая дороги, мы брели обратно по улицам. Замерли не только машины на дорогах. Улицы затихли. Как обычно, спрятавшиеся в домах люди утренней оттепели ждут. Каждый снегопад в Одессе - стихийное бедствие. Впрочем, как и любой ливень.
Видно только на шаг вперед. Он, наконец-то, дал себя взять под руку. Вдруг, мы упираемся в нечто. Нет, в кого-то. Странная фигура в длинном до земли, заснеженном балахоне. На голове платок из грубой серой мешковины. Висит, полностью скрывая лицо. Вместо лица под платком чернота. Пропасть. Руки в зеленых митенках, красные пальцы сжимают балахон под горлом. Мы чуть не падаем, когда отступаем от фигуры в сугроб. Безликая медленно проплывает мимо. Не реагируя, будто нас нет. Вот, среди метели бесшумно скрылась. А мы все еще стоим минут пять в недоумении.
- Н-да! - затем выдает мой органист - Как сложно будет от такого отвыкнуть, когда к нормальным людям переберусь.