чал мне с удовольствием: «Садись». И он приказал трактирщику принести то, что обычно подают в харчевне. Я был вынужден, после стольких лет [воздержания] ради любви к Богу отведать всего, рассудив: «Если Богу так угодно, и [димот] определен вместе со мной, как же мне с ним не разделить трапезу?» И когда мы, развеселенные, вышли, я говорю ему следующее: «У тебя есть дом?» Он говорит: «Да». Я говорю ему: «Пойдем к тебе, потому что я хочу тебе кое-что рассказать». А он соблазнился в себе самом: «Не желает ли [монах], прельщенный и боримый противником, согрешить?» И пристально посмотрев на меня, про себя осудил и удивился (как он мне впоследствии рассказал), каким образом в таком почтенном возрасте и при таком образе жизни я подпал такой страсти. Итак, когда мы пришли к нему домой и я помолился, то сказал ему: «Ради Господа, поведай мне без утайки о своей жизни и что ты сделал доброго». Он, удивившись таким словам, сказал мне: «Человек Божий, вот ты нашел меня в харчевне, с блудницами евшего, и пившего, и развлекающегося. А ведь я над ними [начальник], и без меня ни к одной из них никто не прикоснется; но говорят мне и я предоставляю, какую кто захочет. И это о моей жизни, ты говоришь, хочешь ты узнать? Вот ты был свидетель, что еще ты хочешь узнать от меня?» А я усиленно просил и заклинал не скрывать, если было им сделано что-то доброе. Наконец, когда я рассказал ему о гласе, бывшем мне с неба, тогда он удивившись Божиему человеколюбию и глубоко вздохнув, сказал: «Прости меня, если так обстоят дела, я вспоминаю. Однажды, войдя по обыкновению в харчевню, вижу некую женщину, весьма миловидную, сидящую у ткацкого станка и трудящуюся за плату. И я, возжелав ее, сказал трактирщице: "Откуда эта женщина?" И она ответила: "Из этого города". И я говорю: "Скажи ей, чтобы она провела со мной ночь". А она сказала: "Я не могу ей сказать что-либо такое, ибо она, хотя теперь и находится в уничижении, однако происходит из весьма хорошего рода". Поскольку я захотел узнать причину, по которой она оказалась в таком положении, трактирщица сказала: "Ее муж задолжал правителю сто номисм, и тот, схватив его, посадил под стражу, а двух ее детей взял в рабство. И вот она обходит [дома], тяжко работая день и ночь, чтобы иметь какую-нибудь возможность освободить их". Услышав это я сказал ей: "Пойди, скажи ей, пусть она вступит со мною в связь и я выдам ей сто номисм". А она снова сказала: "Не могу, ведь я даже не говорю о том, что она когда-нибудь согласится, потому что я точно знаю, что она целомудренна". Я говорю ей: "Пойди, скажи ей, чтобы она, как и следует, послушалась, ибо ты ничего не теряешь". После того, как трактирщица, повиновавшись мне, сказала ей, та сильно застенала и залилась из-за услышанного слезами. Однако она приняла [ее слова] во внимание, — как будто поддавалась принуждению, — и сказала: "Сколько времени я борюсь и тяжко тружусь день и ночь, чтобы освободить их, и не преуспела. Наконец, я изнемогла и не знаю, что делать. Я полагаю, что Бог, будучи человеколюбив, простит мне этот грех ради трех моих душ, видя, что вплоть до сего дня я не пыталась узнать другого мужчину, но вынужденно предаю мое тело ради их душ на грех". Когда трактирщица пришла и сказала мне, что та согласна, я пошел и принес сто номисм, и, отсчитав, дал их ей в руки, а она, хотя и в слезах и с бесчисленными сетованиями, но пришла в спальню говоря: "Господи, ты знаешь мою скорбь и от какой нужды пришла я погубить свою душу. Прости мне". Когда я услышал это, уязвлено было мое сердце, и я сказал самому себе: "Если дела обстоят таким образом, что же, если я не пойду к той, которую захочу, из числа мне подвластных, и не исполню свое желание? И не будет никакой погибели в таком беззаконном и нечистом деле". И я позволил ей уйти со ста номисмами, о которых шла речь, и освободил ее мужа и двоих детей». Услышав это, я сказал: «Слава Единому человеколюбивому Богу! Поистине справедливо я был поставлен в один ряд с тобой». Он же, опять вздохнув, говорит мне: «Воистину, если это, как ты говоришь, угодно Богу, и ты пришел ко мне, настоящему грешнику, от Бога, я вспоминаю и другое, как я полагаю, превосходящее это. Один жестокий властитель, насильник жестокий и любогрешный, чуждый Церкви, прибыл в этот город, Александрию, и ежедневно брал у меня двух или трех блудниц. Случилось однажды так, что он, проходя мимо одного из тамошних женских монастырей, увидел выглянувших оттуда дев. И он, возжелав их, послал солдат окружить монастырь и охранять все двери, чтобы никоим образом не ускользнула какая-нибудь из них. Войдя [в монастырь] и поставив повсюду охрану, он, пересчитав, обнаружил семьдесят дев. И передал их мне, говоря: "Вот они твои. И доставляй мне каждый день тех, которых я потребую, пока не перебывают у меня все семьдесят". Когда я услышал от этого одержимого такие слова, сказал самому себе: "Увы мне, грешному! Они провели столько времени, соблюдая для Бога девство, изнурили свои тела постом, бдением и всяким подвигом, чтобы незапятнанными представить их Небесному Владыке, а теперь из-за меня погибнет такой труд и подвиг, оскверненный этим кровожадным зверем? Не следует мне делать что-либо подобное, даже если мне должно подвергнуться тысячам смертей!" Я много размышлял и, хотя был в большом затруднении, вместе с тем настойчиво просил человеколюбивого Бога дать мне помысел и способ, с помощью которого я смог бы освободить их от такого бесчестия; и всемилостивый Бог сжалился и послал мне благой помысел. Я пошел к блудницам этого города, над которыми начальствовал, и потратив на них все свои деньги, убедил их постричь волосы и надеть монашескую одежду. И привел их в монастырь, и оставил там, а дев взял и спрятал в другом месте, каждый день доставляя жестокому властителю [кого-нибудь] из обстриженных блудниц, пока не перебывали у него все семьдесят. Доведя до конца это дело, тот одержимый тотчас уехал. Тогда я взял тех монахинь и святых дев и привел [обратно] в их монастырь, считая себя обязанным отпустить тех, которые изображали невест и рабынь Христовых. Они же не захотели уходить оттуда, говоря: "Если удостоил нас Бог, хотя бы для вида, носить эту святую одежду, не следует возвращать нас к прежней нечистоте и погибели наших душ". И они, в конце концов, и сами остались там, приняв святую схиму, подлинным покаянием весьма угождая Всемилостивому и Всемогущему Богу». Услышав это, я еще более прославил Единого Защитника и Спасителя тех, кто на Него надеется и воистину верует, и сказал ему: «Воистину, брат, хотя я и много потрудился, но узнал, что ты не только равен мне, но и превосходишь меня. Впрочем, помолись, ради Господа, обо мне, чтобы добраться мне в свое место». Он же говорит мне: «Я помолюсь о тебе, чтобы ты [благополучно] дошел, клянусь моим Господом. А затем, если как ты говоришь, я поставлен [на одну ступень] с тобой, я не отпущу тебя, но пойду вместе с тобой». И упросив меня остаться на один или два дня, и отдав все свое имущество бедным, он последовал за мной. И проведя со мной здесь три года, ныне он упокоился о Господе, тому четыре дня. Я думаю и о том, что ты появился здесь Божиим промыслом, исполнить обо мне некое смотрение. Пойди, же, посмотри, где погребен авва Сергий, чтобы и меня, когда Бог возьмет [мою] душу, похоронить рядом с ним. Что же касается сегодняшнего дня, то иди с миром, и приходи через три дня. Имею тебе сказать нечто необходимое». Итак, я ушел, и возвратясь через три дня, нашел его умершим. И похоронив его рядом с аввой Сергием, в соответствии с тем, что он предписал, удалился, воздав благодарение Святому Богу за все достославные его чудеса.
43