(36.6) Узнал я и таковое пророчество этого мужа. Некий пресвитер Иероним[126]* жил в тех местах, украшенный знанием латинской речи и природными дарованиями. Зависть же имел в себе такую, что она покрывала добродетель знания языка. Посидоний, живший с ним в одно время много дней, говорил мне на ухо, что: «Благородная Павла, заботившаяся о нем, умрет первой, я думаю, укрывшись от его зависти.
(36.7) Из-за этого мужа не поселится никакой святой муж в этих местах, его зависть достигнет и до его родного брата». Так и случилось. Ибо изгнал и Оксиперентия блаженного, италийца, и другого некоего Петра египтянина, и Симеона — дивных мужей, коих ранее я упоминал. Этот Посидоний мне рассказывал, что не пробовал хлеба с сорока лет и не питал памятозлобия даже до полудня.
О Серапионе
(37.1) Другой был некий Серапион[127], прозванный Синдонитом, ибо кроме синдона никогда ничего не носил. Многого он достиг нестяжания и, будучи грамотным, знал наизусть все Писание. И от многого нестяжания и упражнения в Писаниях не мог спокойно сидеть в келье, не будучи увлекаем земным, но, обходя окрестные селения, исполнял эту добродетель. Ибо таков был по природе. Ибо различия бывают по природе, не по сущности.
(37.2) И рассказывали отцы, что, взяв некого сотоварища подвижника, продался мимам-эллинам в некоем городе за двадцать номисм. И запечатав монеты, хранил их при себе. До тех пор оставался и служил купившим его мимам, пока не сделал их христианами и не отвадил от театра, не принимая ничего, кроме хлеба и воды, и не давая покоя устам от упражнения в Писании. (37.3) По прошествии долгого времени первым раскаялся муж, затем жена-актриса, затем весь их дом. И говорили, что, пока о нем ничего не знали, он обоим им умывал ноги. И оба крестились и отстали от театра и, ведя благочестивую и боголюбивую жизнь, очень почитали мужа и говорили ему: «Вот, брат, мы освободим тебя, ибо ты сам освободил нас от постыдного рабства». Он говорил им: «Поскольку действовал Бог и спас вашу душу, то я скажу вам тайну этого дела. (37.4) Я, пожалевший вашу душу, будучи свободным подвижником, родом египтянин, ради этого продал себя, чтобы спасти вас. Когда же это сотворил Бог и спас вашу душу чрез мое ничтожество, возьмите ваше золото, чтобы я ушел и помог другим». Они же, много его приглашая и уверяя, что: «Как отец будешь нам и господин, только останься с нами», не могли его убедить. Тогда говорят ему: «Отдай золото нищим, ибо оно было залогом нашего спасения. Но хотя бы раз в год навещай нас».
(37.5) Непрестанно путешествуя, он достиг Эллады и, проведя три дня в Афинах, не удостоился ни от кого хлеба и не имел ни одной монеты, ни сумы, ни милоти — ничего из этого. Когда же настал четвертый день, он сильно взалкал. Ибо опасен невольный голод, так как имеет спутником неверие. И став на городском холме, где собирались высшие власти города, начал оплакивать жизнь с рукоплесканием и криками: «Мужи афиняне, помогите». (37.6) И сбежались все в плащах и вирах[128], и говорят ему: «Что с тобой? И откуда ты? И от чего страдаешь?» Говорит он им: «Родом я египтянин. С тех пор, как я удалился с моей родины, подпал трем заимодавцам. И два от меня отстали по уплате долга и не взыскивают с меня. От одного же мне не отделаться». Те же, любопытствуя об этих заимодавцах, чтобы удовлетворить их, спрашивали его: «Где они? И кто они? Кто докучает тебе? Покажи нам его, чтобы мы помогли тебе».