Какой-то из жизненных путей, даруемых именем, точно будет успешным, какой-то — безгрешным, какой-то — смертельно опасным. Это и есть защита посредством имен. Чем больше у человека имен-масок, тем крепче защита. Жизнь — это магия. Каждодневное приближение к Всевышнему. Даже если вы меняетесь не к лучшему.
Так что… завистники были правы: маленькому Исааку даров досталось с избытком. Вечерами я садился перед чистым листом бумаги и рисовал выдуманный город. В нем было не больше пяти домов — моя Лохвица.
Рядом клал распечатанные фотографии реального городка и сравнивал.
Откуда взялась «Лохвица»? Я полез в Этимологический словарь русского языка Макса Фармера. «Лохва», или «Лахва» — значит «пески», «болото», «зыбкий». Интересно, современное «лох» можно как-то связать со словом «песок», в смысле — «ненадежный»? Возможно.
Городок образовался при слиянии двух рек и одного ручья или двух ручьев и одной руки… пардон, реки. Хотя рук гайдамаков, топивших в водах Сухой Лохвицы жидов, там тоже хватало. Сумма слагаемых, создавших город, была проста: желание посидеть на месте, хлебнуть горилки и оставить копию своих генов в теле красавицы.
Несомненно, что необходимо главное: присутствие большой воды. Пески по берегам, по крайней мере, ручья, точно были, но не зыбучие. А если зыбучие, то в иносказательном варианте. Попав в город впервые, я убедился в этом на собственном опыте.
Уставший от бесплодных хождений по улицам в поисках переулка Шевский Кут (где родился Исаак), с наступлением сумерек я предпринял последний рывок. Переулок прятался от меня, как только я перебегал с одной улицы на другую. Шевский «угол» растворился. В результате я нашел только реку.
Река — то, что неизменно, как и небеса. Река несет не воды, а время. Следовательно, по ней можно уплыть в прошлое. Это не означает, что ты найдешь там следы: человеческому глазу видна только поверхность воды. Магическая маскировка. Мысль поэтическая, но иногда и документ может быть сродни поэзии. Хотя дважды в одну и ту же реку — не ступишь.
Зато с легкостью можно влипнуть в историю.
Не зная, как эта магия работает, я разделся. Воды местной речушки были холодные, словно Новый Иордан. Я чувствовал, как должно свершиться символическое крещение, словно я с помощью волшебства смогу попасть в детство Исаака, — и конечная цель путешествия, судя по биению моего сердца, будет достигнута. Исаак, возможно, плавал здесь по сто раз на дню. Я ойкнул и не почувствовал дна. И тут же увидел силуэты фигур на взгорке.
Городовой или жандарм? И тут же — спешащая барышня. Куда торопится: на исповедь или к любовнику? А если шикса[8] — в микву[9]?
Я нырнул. Воды вспенились. Это случилось. Я готов был ликовать и смеяться за всех детей мира. Под водой было ни зги не видно. Я, отчаянно работая руками, поплыл вперед против течения, не чувствуя дна. Только вперед, в прошлое моего героя. Да простит он меня за вторжение! Силы быстро иссякли. Я подумал, что пора поворачивать, и тут почувствовал, как меня утягивает ко дну. Это был самый настоящий водоворот, нежданный в мелкой речке… ноги уносило в какую-то бездну, прибежище усатого сома или водяного. Я замахал руками, словно меня тащило наверх полчище ангелов. И в этот момент кто-то ухватил меня за лодыжки и потащил вниз.
Я уже не дышал, а хлебал воду, как будто хотел выпить реку, и слышал отзвуки хриплого «Реквиема», который тонким дискантом пела Элла Фицджералд. Прийти на помощь никто не торопился. Умереть вот так банально, в момент постижения истины? Это было бы хорошо для романа, но для его автора…
И тут я услышал крик: «Иду-иду!» От отчаяния я снова заработал ногами, отрывая их от чьих-то липких щупалец, и почувствовал, как всплываю. Затем ноги достали до дна. Я облегченно вздохнул. Спасибо. Где тот, кто меня вытащил? Я завертел головой. Никого не было. Но кто-то же кричал: «Иду!» И тут я сообразил. Это был бесовской голос, а может, кричал Исаак? Тембр, характер произношения — все совпадало. Но главное, бессознательная уверенность. Это был Исаак Дунаевский.
Я выполз на берег и против воли запел «Эвейну шалом алейхем»[10], благодарно протягивая к небесам руки. И тут же улыбка опять начала медленно таять. Моя одежда!? Оставленные на берегу джинсы от «Габбаны, поссорившегося с Дольче», черт их дери, футболка «рвани за родину»: их не было.