Кир не только разрешил вновь отстроить храм, он сделал больше: дал деньги на его возведение и вернул городу пять тысяч четыреста золотых и серебряных чаш, захваченных в Иерусалиме Навуходоносором.
Увы! Новый храм был бледным слепком прежнего. Но это был храм. И пока старики плакали, молодые испускали радостные крики: ведь они не видели первого! Храмовое здание освятили в 513 году до Рождества Христова, на празднество съехалось множество евреев со всей Палестины, в честь него заклали сто жертвенных быков и двести баранов, четыреста агнцев и двенадцать козлов — во отпущение грехов двенадцати колен Израилевых.
Восстановив и освятив храм, евреи вновь осознали себя единым народом. Возведя храм, стали думать и о восстановлении крепостных стен, но на это должно было получить дозволение Артаксеркса. Никто не осмеливался добиваться этого.
Но служил у персидского царя пленник, еврей по имени Неемия, сын Ахалиин; он так полюбился Артаксерксу, что тот сделал его своим виночерпием.
И вот однажды пришел повидаться с Неемией один из братьев его, Ханани, и слуга царя спросил его о том, о чем прежде всего желает узнать всякий еврей, увидевшийся с соплеменником вдали от родного крова: о том, что делается в граде на горе Сион.
Ханани лишь покачал головой и сказал:
— Храм возведен вновь, но стена Иерусалима разрушена, и ворота его сожжены огнем.
И вот, несколько дней спустя — а было это на двадцатом году царствования Артаксеркса, в месяце нисане, — когда к трапезе царя принесли вино, Неемия взял его и подал царю, но тот, как гласит Писание, спросил:
— Отчего лицо у тебя печально? Ты не болен, этого нет; а верно, печаль у тебя на сердце?
Неемия сильно испугался, но, призвав всю свою храбрость и сочтя время удобным, отвечал:
— Да живет царь вовеки! Как не быть печальным лицу моему, когда город, дом гробов отцов моих, в запустении, стены его разрушены и ворота его сожжены огнем?..
— Чего же ты желаешь? — допытывался Артаксеркс. Неемия про себя воззвал к Богу Небесному, а вслух продолжал смелее:
— Если царю благоугодно и если в благоволении раб твой перед лицом твоим, то пошли меня в Иудею, в город, где гробы отцов моих, чтоб я обстроил его.
Царь и царица переглянулись и, видимо, пришли к согласию, после чего властитель продолжал выспрашивать:
— Сколько времени продлится путь твой и когда возвратишься?
Неемия назначил время.
— Пусть будет так, — сказал царь. — Ступай.
— О повелитель, — взмолился Неемия, — то, что ты делаешь, велико, но еще недостаточно. Умоляю, царь мой, дай мне письма к заречным областеначальникам, чтобы они давали мне пропуск, доколе я не дойду до Иудеи. И письмо к Асафу, хранителю царских лесов, чтобы он дал мне дерев для ворот крепости, которая при доме Божием, и для городской стены, и для дома, в котором бы мне жить.
Царь даровал Неемии просимое, и тот направился в Иудею.
Быть может, в пути он повстречался с Фемистоклом, изгнанным из Афин и явившимся просить приюта у Артаксеркса. Греки уже вошли в круг цивилизованных народов, ибо они доросли до неблагодарности.
Двенадцать лет с богоугодным рвением исполнял свое дело Неемия и на исходе двенадцатого года, как было обещано, завершил его и возвратился к Артаксерксу. Тот, видя его верность и истовость в исполнении своего слова, вновь отправил бывшего виночерпия в Иерусалим, назначив его правителем города.
После восстановления стен протекло чуть более сотни лет, как вдруг разнеслась весть, что идет новый завоеватель: двигаясь с севера, он уже взял Дамаск, Сидон и осадил Тир.
Через неделю прибыл и гонец с письмом от победоносного вождя к первосвященнику Адде.
В послании к нему было три требования: помощи, свободной торговли с наступавшей армией и перехода из стана персидского царя в союзники. Адде давалось понять, что ему не придется раскаиваться, если он предпочтет дружбу с ним, а не с Дарием.
Свиток был подписан именем, незнакомым иудеям: его прислал Александр, сын Филиппа.
Его посулам Адда не придал особой цены. Он отвечал, что с Дарием евреев связывает клятва никогда не обнажать против него меча и, пока персидский царь жив, они ему не изменят.
Письмо, на которое духовный владыка столь неосторожно ответил, предвещало нашествие европейцев, уже вторично стучавшихся у ворот Азии.
При всем том со времен падения Трои о Европе ничего не было слышно.
Вот почему иерусалимский первосвященник не желал знать никого, кроме Дария III, двенадцатого персидского царя.
Империя последнего была весьма обширна. Она простиралась от Инда до Понта Эвксинского и от Яксарта до Эфиопии. Ведя войны, начатые Дарием I и Ксерксом, персидский царь мечтал о третьем вторжении в Грецию, которое бы смыло позор Марафона и Саламина. Но вдруг в одной из областей той самой Греции, между горой Афон на востоке, Иллирией на западе, Гемом на севере и Олимпом на юге, на клочке земли раз в двадцать меньшем, нежели персидские владения, появился юный повелитель, вознамерившийся опрокинуть и повергнуть во прах царство Дария III.
То был Александр, сын Филиппа.
Он родился в Пелле шестого числа месяца гекатомбеона в первый год 106-й олимпиады, в ту самую ночь, когда запылал храм Дианы Эфесской.
Однажды отец в припадке ярости чуть не убил его, и это могло бы изменить облик всего восточного мира. Александр отплатил родителю тем, что спас ему жизнь, прикрыв собственным щитом в битве с трибаллами.
В двадцать лет он победил медаров, изгнав их из города, который переименовал в Александрополь и населил новыми обитателями. Чуть позже он подчинил также трибаллов, от которых некогда спас отца, и разорил страну гетов. Затем он обратил оружие против фиванцев и афинян, когда те взбунтовались, вняв призывам Демосфена и поверив слуху о смерти Александра; он вторгся в Беотию, разрушил Фивы, оставив в целости лишь дом Пиндара. Наконец он созвал в Эгах большой военный совет, на котором было предрешено завоевание Азии.
С этой целью правитель Македонии собрал тридцать тысяч пеших воинов и четыре тысячи пятьсот всадников, снарядил флот в сто шестьдесят галер, взял с собой семьдесят талантов золотом, провизии на сорок дней и со всем этим вышел из Пеллы; обогнув Амфиполь, он переправился через Стримон, потом через Гебр, за двадцать дней дошел до Сеста; после высадился, не встретив сопротивления, на побережье Малой Азии, посетил царство Приама, или, вернее, то, что от него осталось, украсил цветами могилу Ахилла, своего предка по материнской линии, затем перешел Граник, одолел сатрапов, убил Митридата и подчинил себе Мизию и Лидию, взял Сарды, Милет, Галикар-нас, покорил Галатию, пересек Каппадокию и, истекая потом, разгоряченный, бросился в Кидн, отчего простудился и чуть не умер. Однако стараниями своего лекаря Филиппа он справился с лихорадкой и поднялся с ложа болезни еще более, чем всегда, разгоряченный жаждой схватки. И вновь пустился он по пути побед: овладел Киликией, сошелся в долине близ Исса с персами и погнал их перед собой, как ветер — летучий прах. Дарий в страхе бежал, оставив сокровища, мать, жену и детей. Тогда, увидев, что путь по Евфрату открыт, Александр послал часть войска в Дамаск, чтобы захватить персидскую казну, а сам пустился на завоевание средиземноморского побережья. Затем перед ним, почти не сопротивляясь, пал Сидон, и войско остановилось, осадив Тир.
И вот от стен Тира этот завоеватель, никому еще не известный и почитаемый безрассудным искателем поживы, написал первосвященнику Адде. Все там же (а осада длилась целых семь месяцев) застал его и ответ.
— Прекрасно, — сказал он, обернувшись к Пармениону. — Вот еще город, который мы разрушим, если останется время!
Парменион занес на таблички рядом с названиями укрепленных мест, что еще предстояло разрушить: «Иерусалим».
Но пока что, как и предвидел Александр, времени не было. Прежде чем броситься навстречу неизвестности — в невероятный поход на Индию, — требовалось умалить силу прибрежных поселений, да и Газа все еще держалась.
Он пошел к Газе, после кровавой осады взял ее и предал огню и мечу. Раздраженный полученной там опасной раной, он велел продернуть колесничный ремень сквозь пятки персидского военачальника Бетиса и, как некогда Ахилл Гектора, трижды протащил его вокруг рушащихся стен полыхавшего города. Расправу с Иерусалимом он несколько отсрочил и двинулся в Египет, где его встретили как избавителя от персидского ига. Поднявшись по Нилу до Мемфиса, Александр полюбовался на пирамиды, затем спустился к Канопу, обошел вокруг озера Мареотис и у его северной оконечности на пологом побережье между озером и морем, в красивейшем месте, которое вдобавок было удобно защищать, решил основать город, соперник Карфагену, поскольку тот невозможно было разрушить, в отличие от Си-дона и Тира. Царь повелел градостроителю Дейнократу возвести город, который будет называться Александрия.