Статуи стояли одна за другой, на расстоянии нескольких метров друг от друга.
«Как на парковой аллее», — подумал я. Ближе всего ко мне была статуя Столыпина.
Корректная параллель между его знаменитым высказыванием и смыслом текстов Медведева лежит, что называется, на поверхности.
И, видимо, параллелизм высказываний не исчерпывает объема исторической прецедентности. Но начинать надо с того, что текстуально верифицируемо…
В патриотических кругах всегда с восторгом цитировали фразу Столыпина: «Вам нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия». Иногда ее воспроизводят иначе: «Нам не нужны великие потрясения — нам нужна великая Россия». Первый вариант наиболее достоверен. Но по сути варианты тождественны. В любом случае, говорится, что есть добро — великая Россия, и есть зло — великие потрясения. Злым силам нужны великие потрясения. Силам добра нужно отсутствие этих великих потрясений. И именно это отсутствие синонимично великой России.
Я не буду настаивать на том, что самую великую Россию (по несомненному факту геополитического величия) создали в итоге великие потрясения. Это, в конце концов, для кого-то так, а для кого-то совсем не так.
Намного более существенно, что великие потрясения могут возникать не только потому, что они нужны какому-то «вам». Они могут возникать объективно. Никому они не нужны, но история накапливает взрывчатку противоречий. И они могут возникать в силу противоречивого поведения «нам». А также в силу слабости «Нам», его неспособности снять внутренний раскол, приводящий к слабости, мобилизовать народ, встать на уровень новых исторических требований, отвечать масштабу большой игры и так далее.
В эпоху Столыпина все эти слабости «нам» были налицо. Как налицо был и объективный характер накапливающихся противоречий, не учитываемых элитой. А также ее несоответствие Большой Игре. Элита была расколота. Материалов (даже открытых, а есть и другие) о том, кто в пределах самой элиты организовал убийство Столыпина, слишком много. И вряд ли кто-то из серьезных людей сегодня решится утверждать, что данное убийство — дело рук маргиналов (Богрова и его непосредственных руководителей).
В любом случае, пока Столыпин говорил, что «нам нужна великая Россия», какое-то «нам–1» говорило: «Нам не нужен Столыпин». И это «нам–1» оказалось сильнее столыпинского. Кто-то считает, что в «нам–1» входили сам государь император и члены его семьи. Вопрос спорный. Но то, что сотворил сие высший круг российской имперской элиты, очевидно.
Итак, есть много вопросов уже к слову «нам».
Но еще больше вопросов к слову «нужны».
Повторяю, в Истории есть взрывчатка противоречий, приводящая к потрясениям. «Нам», конечно, они не нужны. Но это «нам» — не инопланетяне-прогрессоры из фантастических романов и не высшие надчеловеческие инстанции.
Все, что может «нам», — это оценить масштаб противоречий и скорость их накопления. Увидеть ту «риску» (красную черту), за которой произойдет взрыв накопленных противоречий.
Оценив скорость накопления противоречий, их уровень в настоящий момент и тот критический уровень, за которым будет взрыв, надо решить простейшую арифметическую (и сложнейшую историческую) задачу.
Предположим, что противоречия–2008 находятся на уровне 65 % от критических. Предположим, что накопление противоречий идет со скоростью 5 % в год. Тогда «нам» до взрыва осталось семь лет. И за эти семь лет «нам» надо сделать то-то и то-то. Обеспечить прочность системы, провести опережающие антикризисные мероприятия, — словом, ПРЕДУГОТОВИТЬСЯ.
Если элита, лица, отвечающие за государство, успевают предуготовиться, они спасают страну.
«Петр Аркадьевич, — обратился я к статуе. — Скажи национальный лидер… лучше бы государь-император, но пусть хотя бы Вы как премьер-министр и квазидиктатор: «У нас сейчас 1907 год. До мировой войны осталось семь лет. Нам надо ПРЕДУГОТОВИТЬСЯ. Меры таковы…» — какова была бы цена разворота семантики от «нужны — не нужны» к «надо предуготовиться»? Я думаю, что ценой было бы спасение империи. Вы не согласны?»
«Ведь для меня, Петр Аркадьевич, — продолжил я, — все это не концептуальная заумь. Это часть семейной трагедии. Произойди такая смена семантики, моя мать не потеряла бы отца в 1938 году. Эта потеря и лихорадочное бегство из Смоленска в Москву оставили страшный след в душах самых близких для меня людей — бабушки и матери. И, поверьте, так не бывает, не могло быть, чтобы в их душах след остался, а в моей — нет. Ну, ладно, это прошлое. Но теперь вот Дмитрий Анатольевич говорит не о том, к чему надо предуготовиться, а о том, что для нас желательно, а что нежелательно. А у меня ведь есть дочь. И внучка».