Человек, пребывая во власти этой иллюзии, движется в мире явлений, уже видя и рассматривая только чувственно воспринимаемую реальность, на которую одну ему указывает падшее желание, и верит, что вне ее не существует блага: «Душа полагает свое удовольствие в телесных страстях и одних благах настоящего времени, — пишет Афанасий Великий. — Глядя на их наружность, душа помыслила, что нет уже ничего, кроме видимого, одно преходящее и телесное для нее добро»[422]. Это сведение реальности до ее части и проистекающее от этого ложное видение равно являются состоянием безумия, вызванного деградацией желания, тем более что человек, устремляясь к сущностям ради их чувственных проявлений, вне Бога, добиваясь наслаждения ими самими по себе, жаждет и упивается призрачным, прилепляется к чему-то, что, как мы уже показали, не имеет реального бытия.
Извращение вожделевательной способности людей имеет для них еще одно особенно тяжкое последствие. «Их жизнь, — говорит преподобный Максим Исповедник, — становится жалкой»[423]. Люди начинают обожествлять страсти и поклоняться им — страстям, которые Господь запретил даже представлять себе[424]. «Они таким образом почитают, — пишет тот же святой, — саму причину уничтожения их бытия и стремятся к причине своего тления, сами того не зная»[425]. Падший человек своими противоестественными желаниями разрушает сам себя. «Люди, как хищники, пожирают свое собственное естество»[426], — говорит преподобный Максим Исповедник. Чувственным удовольствием, как отмечает он же в другом месте[427], человек сам себя отравляет. «Душа погубляется огнем телесных удовольствий», — говорит и преподобный Марк Подвижник[428].
Святитель Григорий Нисский утверждает, что «побуждение, которое влечет ко злу живые существа, — это болезнь нашей природы»[429]. На самом деле, отвращая свое желание от Бога и предаваясь чувственным желаниям, человек извращает и делает больной не только свою вожделевательную способность, но вносит беспорядок во все свое существо, заставляя все свои способности действовать наоборот, беспорядочно, разлаженно. Посвящая все заботы тому, что недостойно желаний, человек, по замечанию преподобного Максима, «искажает способности души, которая бежит за тленным, не различая и не понимая собственной погибели вследствие своей полной слепоты по отношению к истине»[430].
Одно из самых значительных расстройств, выпадающих на долю человека, — спутанность всех его способностей. Преподобный Максим Исповедник напоминает о золотом тельце, который символизирует чувственный мир, возведенный в ранг идола, и в то же время представляет собой «смешение и спутанность естественных способностей» или, скорее, «страстное и безрассудное соединение, предопределяющее безрассудное противоестественное движение страстей»[431].
Результаты извращения желаний прежде всего сказываются на мышлении. В предшествующей главе мы рассмотрели его патологию. Здесь отметим только, что разум, будучи ослеплен удовольствием[432] и обманут им[433], уже не выполняет свою естественную функцию познания, созерцания и различения[434], а также того, что ему также присуще от природы, — управления вожделевательной способностью. Напротив, позволяя этой способности завладеть собой[435], он начинает служить ей[436] и отныне выполняет одну из ее главных задач — поиск и применение средств, позволяющих получить вожделенные чувственные удовольствия.
Еще один существенный результат извращения вожделевательной силы — разобщение способностей человека, в первую очередь вожделевательной. В первозданном состоянии Адама желание человека, единственным предметом которого был Бог, целиком и непрестанно обращалось к Нему, поэтому желанию было присуще совершенное единство: человек не желал ничего, кроме Бога, и желал только Его одного. Отвратившись от Бога, желание утрачивает цельность, а обращаясь к чувственному миру, воспринятому отдельно от Бога, рассыпается на множественность, которую и видит теперь падший разум. Желание становится множественным, разделяется на много отдельных разнородных и порой даже противоречивых желаний. «Уклонившись от мысленного устремления к Единому и Сущему (разумею Бога), люди предались разнообразию и множеству телесных желаний», — пишет святитель Афанасий Великий[437]. Соответственно, человек расстается с постоянным и единым наслаждением, чтобы постигнуть множество наслаждений чувственных: «Полюбив же удовольствие, душа начала многими способами доставлять его себе», — отмечает святитель Афанасий[438].