Память, забыв о Боге, дробится, рассеивается и наполняется и занимается множеством помыслов о чувственном мире, к которому повернулся человек. «Начало и причина помыслов, — пишет преподобный Григорий Синаит, — это являющийся следствием грехопадения раскол простой и однородной памяти. Становясь сложной и противоречивой из простой и однородной, она утратила память о Боге и исказила свои способности»[633]. Эта болезнь памяти очевидным образом сказывается на всех способностях души. Ум, прежде занятый одной только мыслью о Боге, теперь постоянно наводняется потоком мирских воспоминаний, число которых все увеличивается.
Память вместе с воображением становится для человека основным путем, по которому чуждые помыслы проникают в его сердце и занимают его разум, становится одним из главных источников «отвлекающих ее помыслов»[634]. Именно из памяти человек получает большинство представлений, которые становятся для него также внушениями/искушениями. Более всего именно память подает разуму «простые помыслы», которые призывают его страстное расположение[635]. Преподобный Максим Исповедник учит: «По трем путям проникают в ум страстные помыслы: это ощущение, физическое телосложение и память… Память равно внушает уму страстные помыслы, когда вновь рождаются воспоминания, вызывающие в нас страсти»[636]. Но часто память подает страстные помыслы и напрямую[637]; как подчеркивает преподобный Фалассий, который видит в этой способности основной источник подобных помыслов, при этом источник наиболее опасный: «Есть три вещи, через которые ты получаешь страстные помыслы: чувства, память и телесная конституция. Самые назойливые помыслы — те, что приходят из памяти»[638]. Память поставляет такие помыслы, в частности, потому, что содержит в себе воспоминания о прошлых ошибках и следы прежде воцарившихся в человеке страстей[639], в особенности связанных с ними удовольствий[640], что делает подобные представления мощным источником соблазна[641]. Память в этом случае часто приводится в движение и возбуждается бесами, которые особенно стремятся подтолкнуть ее к этим воспоминаниям[642].
По всем этим соображениям память падшего человека является одной из важнейших причин возбуждения и поддержания страстей[643]. Вот почему преподобный Исаак Сирин видит в ней очаг страстей, место, где можно обнаружить их все[644].
Поэтому «воспоминание о зле» (μνήμη του κακοῦ) становится у падшего человека привычным душевным расположением (ἕξις)[645]. Воспоминание о зле вытесняет на различных уровнях воспоминание о добре, которое исконно было единственным в памяти; не в силах заместить его полностью, оно все же оставляет ему место, уменьшив его в большей или меньшей степени.
Это всегда приводит к тому, что в память внедряется еще одно разделение, первоначально ей незнакомое и раскалывающее ее на две части. Как говорит блаженный Диадох Фотикийский, «ум наш, с тех пор как соскользнул в двойственность ведения, имеет некое принуждение в одно и то же мгновение помышлять худое и доброе, даже не желая того… Действительно, в той мере, в какой он старается помышлять доброе, тотчас припоминается ему и худое, потому что память человеческая из-за преступления Адама оказалась разделенной на двоякое помышление»[646].
Воспоминания о добре и зле не только соседствуют, они смешиваются, еще более усиливая путаницу, которую память и мыслительная способность уже приобрели из-за множества и разнообразия помыслов, их осаждающих[647].
Даже если падший человек, по словам Исихия Иерусалимского, «покрыт бездной забвения»[648], все же воспоминание о Боге и о благе после грехопадения Адама не сделалось совсем невозможным, но значительно затруднилось. «С этих пор, — говорит блаженный Диадох Фотикийский, — уму человеческому стало затруднительно памятовать о Боге и Его заповедях»[649]. «Непослушание, — пишет в том же ключе преподобный Григорий Синаит, — исказило отношения простой памяти с благом, умертвило ее способности и ослабило ее природное влечение к добродетели»[650]. Как мы видели, ум человека осажден и занят множеством воспоминаний о мирских предметах и множеством помыслов, страстных или нет, но в любом случае чуждых Богу. Эти воспоминания приходят человеку на ум в силу того, что человек привязан к миру, а также из-за воздействия бесов, которые, в частности, таким способом стремятся удержать его далеко от Бога[651]. На самом деле во всех случаях эти мирские воспоминания исключают памятование о Боге. Принцип икономии, описанный нами на примере рассмотренных выше способностей человека, равным образом действует и в сфере памяти: чем более она помнит о Боге, тем меньше она помнит о мире, и обратно: чем больше она помнит о мире, тем меньше о Боге.
639
Ср.:
640
Ср.:
642
Ср.:
643
Ср.:
645
Ср.:
651
Это действие ясно открывается человеку, который в молитве силится обрести воспоминание о Боге, как это подчеркивает, в частности, Евагрий: «Бес, — пишет он, — ужасно ревнив к человеку, который молится, и использует все средства, чтобы не дать ему достигнуть цели, поэтому он непрестанно оживляет в нем через память мысли о предметах» (О молитве 46. Ср.: Там же. 44; 45; 68). В другом месте он поясняет более пространно: «Когда бесы видят тебя полным рвения к истинной молитве, они внушают тебе помыслы о некоторых предметах, которые представляют необходимыми, а затем сразу же возбуждают воспоминание, которое к этому присоединяется, пуская разум на его поиски; затем, когда разум этого не находит, он сильно опечаливается и огорчается. Тогда во время молитвы они напоминают ему об объекте поисков и воспоминаний, чтобы разум, изнуренный этим общением, не достиг плодоносной молитвы» (Там же. 10).