Те святые отцы, которые различают образ и подобие, связывают добродетели с подобием[36], желая показать, что добродетели должны раскрываться и развиваться динамично, благодаря активному участию и постоянному соработничеству человека с обоживающей благодатью Святой Троицы. Невозможно, однако, провести параллель между различиями образ — подобие и природа — сверхприрода, где подобие было бы чем-то сверхприродным, добавленным благодатью Божией к некоей природе, которая могла бы мыслиться независимо от своей «сверхприроды» и составляла бы образ. Согласно святым отцам, человеку естественно присущ не только образ, но равно и подобие: в самой природе человека — быть подобным Богу, в самой природе образа — совершенствоваться в достижении подобия; и, повторим, человек был сотворен уже естественно раскрывающим это подобие добродетелью образа. Подобие не есть некое добавление к природе, которая может нормально существовать независимо от него, но развитие природы, заложенное в образе. Человек, благодаря присущему ему образу Божию, совершенен[37] по природе, хотя и потенциально, и по природе одарен способностью реализовать эту возможность, уподобиться Богу, ибо в этом и состоит нормальная цель его существования, нормальное предназначение самой его природы. Именно в этом смысл Божественных повелений: Плодитесь и размножайтесь (Быт. 1, 28); будьте предо Мною святы, ибо Я свят (Лев. 20,26); итак, будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф. 5,48). Таким образом, можно сказать, что в динамическом смысле человек по природе богоподобен[38].
Подобие Богу, если и было дано как возможность и непосредственно содержалось в образе, предполагало для своего совершенствования, что Адам сам должен пожелать достичь его во всей полноте. Будучи плодом соработничества человеческой воли и Божественной благодати, оно могло быть лишь богочеловеческим делом, общим делом Бога и устремленного к Нему человека. Ибо человек, именно в силу того совершенства, которого Бог для него возжелал и которое вложил в данный ему Свой образ, обладал полной свободой, позволяющей как соединиться с Богом, так и отказаться от соработничества с Ним в исполнении Его намерения[39]. Однако Бог дал человеку заповедь[40], чтобы помочь научиться правильно пользоваться своей свободой. Эта свобода проявлялась во всем совершенстве его первозданной природы, в его истинном целеполагании, пока она осуществлялась в постоянном и исключительном стремлении выбрать Бога. Благодаря такому выбору, который Адам постоянно поддерживал своей свободной волей, он сохранял себя во благе, в котором и был создан, и все больше и больше усваивал это благо себе.
В этом первоначальном состоянии, когда Адам стремился к истинному предназначению своей природы, он постоянно молился Богу, непрестанно восхваляя и славя своего Творца[41] согласно Его воле[42]. Возделывая своей душой Божественные смыслы и питаясь ими[43], он жил в постоянном созерцании Бога.[44] Распознавая присутствие Божественных действий в творениях, Адам через творения возвышался к Творцу[45] и в самом себе возносил их к Богу, так как Бог поставил его над ними царем. Таким образом, он осуществлял служение «посредника между Богом и материей»[46], исполняя задачу, возложенную на него Богом, — соединить мир чувственный с миром духовным, «соединить любовью природу тварную с природой нетварной, являя их в единстве и тождестве»[47]. Непрестанно видя Бога в каждом существе, он видел Его также и в себе самом, поскольку чистота души позволяла ему созерцать в душе Бога, как в зеркале[48]. Адам мог также наслаждаться созерцанием Бога лицом к лицу[49]. «Ничто не мешало ему познавать Божественное, — пишет святитель Афанасий Великий, — и его чистота позволяла ему непрестанно созерцать образ Отца, Слово Божие»[50]. Адам в этом состоянии «пребывал в Боге, Который пребывал в нем»[51]. Поэтому все святые отцы представляют нам первого человека поддерживающим с Богом отношения свободы и дерзновения (παῤῥησία), а Книга Бытия показывает, как он ежедневно и совершенно свободно беседовал с Ним в раю. Окруженный Божественной благодатью[52], он постоянно пребывал в состоянии глубокого духовного восторга: святые отцы постоянно упоминают о сладости, наслаждениях, радости, блаженстве и счастье, связанных с созерцанием Бога[53] и проистекающих из этой тесной связи с Ним, которая позволяла человеку быть причастным самому блаженству Божественной жизни. Человек, говорит святитель Афанасий Александрийский, жил «своей истинной жизнью»[54], той, для которой и был создан и которая составляет подлинное предназначение его истинной природы.
36
См., например:
38
Ср.:
41
Ср.:
46
49
Ср.:
53
Ср.: Там же. 2, 30.