Сажусь за парту, к любезно подвинувшемуся Пикачу. Веселый паренек, шутки, правда, на уровне школьной программы, но... Сойдет. Нормальный чувак, а загоны у каждого разные.
- Приветствую, Пушкин, - лыбится Пик, носящий такую кликуху, в свете нездоровой увлеченности анимешной культурой. А особенно, именно этим мультиком, с желтой помесью белкозайца.
- Привет, - отвечаю довольно и углубляюсь в незамысловатый треп, мол, как дела, какие новости, какие планы.
Вскоре к беседе подтягивается остальная близ сидящая пацанва, и пара грозится быть сорванной. Энергия и драйв берут свое, и, чувствуя безнаказанность, парни переходят к более активным действиям и начинают обкидывать бумажными снарядами первые парты. Но вскоре им становится этого мало, и завязывается конкурс на самую похабную и прицельную картинку.
Победила бумажка, угодившая в Лерку Ташину, по той простой причине, что девчонка от обиды разревелась и выбежала из аудитории. Как по мне, переборщили слегка челы, но говорить ничего не стал. Настроение, поначалу поднявшееся немного вверх, как температура при лихорадке, резко полетело к нулю, словно лихорадка достигла предела прочности, слабого человеческого тела, и оно превратилось в труп.
"Какие мыслишки тематические" - опять прозудело в отголосках сознания, и я сделался совсем уж мрачным, враз потеряв интерес к происходящему.
Поэтому то, как следом вылетела разъярённая Солнцева, отметил мельком. И то лишь по новому взрыву смеха, сопровождающему её уход с гордо оттопыренным средним пальцем, который она демонстрировала всем желающим.
Криво усмехнулся, заметив сходство со своей футболкой. С нее, что ли образ писали? Но мысль была малозначительной, и отмахнулся я от нее так же спокойно, как от мошкары, которой в конце мая разводится чересчур уж много.
******
Лерчик действительно обнаружилась там, где я и предполагала её найти. Заметив меня, Ташина споро стала вытирать щеки влажной салфеткой и даже попыталась выдать какую-нибудь оправдательную чушь, но была категорично мной перебита:
- Только не надо рассказывать про соринку в глазу, - буркнула зло. – Видела я эту гадость, - добавила и вовсе враждебно, мысленно представляя, как запихнула бы рисования в глотку негодяю.
- Ничего страшного… - пролепетала подруга, и потупилась. А вот пальцы её рук считали иначе, ибо очень уж показательно задрожали.
- Да ладно? – изумляюсь наигранно спокойно, а у самой от обиды за близкого человека, будто бы кто на шею кипятка пролил! Горячо, жуть! – Надеюсь, ты понимаешь, что я это так не оставлю? – вопрошаю требовательно, замечая, что Ташина уже перестала расстраиваться и готова вот-вот забыть про незаслуженное оскорбление, лишь бы я чего не учудила.
- Не надо, Златочка, - умоляюще проговорила моя «совесть» и разумно добавила: - Мы ведь даже не знаем, кто это нарисовал!
- Так недолго выяснить! – убеждённо возвестила я, поглядывая на часы и отмечая, что до конца пары осталось меньше пяти минут – как раз хватит, чтобы дойти обратно и не дать разбежаться шакальей стае с задних рядов! – Собственно сейчас этим и займусь.
Пообещала с жаром, и, не обращая внимания на протесты Леры, быстрой походкой, больше похожей, будто я тороплюсь не из туалета, а в него, помчалась обратно. Руки жгло предвкушение добраться до придурка, пошло подшутившего над доброй и ничего ему не сделавшей девушкой.
С временем не прогадала, распахнула дверь аудитории, как раз когда Валерианович наконец заметил, что он здесь не один и студентов можно бы и отпустить уже. Угрожающе оглядела неспешно собирающихся однокурсников, и зло выдохнула, осознав, что «главные детсадовцы» вовсю над чем-то ржут и не спешат расходиться. Ничего-ничего, сейчас им ещё веселей станет!
- Злата, стой! – попыталась ухватить за локоть подоспевшая подруга, но потерпела неудачу, ибо остановить меня сейчас мог только танк!
Ловко увернувшись, решительно направилась к отвлёкшимся от бурных обсуждений парням, не обращая внимания, что смотрят они не со страхом, а с нескрываемым весельем. Особенно последнего было с избытком у Луновского. Этот позёр прямо таки вопрошал без слов: «Ну и что ты можешь сделать?».
Наверное, узрев именно такой взгляд, я потеряла контроль окончательно и не мудрено, что застыла как раз возле парты, где лениво раскинуло ласты его «высочество». Оно и верно, зачем размениваться на мелких исполнителей, когда можно придушить вожака!
Тем более, что ухоженная скотина при моём появлении предпочёл сделать вид, словно не заметил этого! Демонстративно повернул в противоположную сторону голову и заговорил со своим подпевалой Донько – помешанным на мультиках недоразумении.
Ах так, ну получай!
Папка, удерживаемая одной рукой, угрожающе громко приземлилась перед носом предводителя умалишённых. Вышло вызывающе, и даже если бы Пушкин хотел не обратить на это внимание, обратили все прочие. Словно удар её, послужил выстрелом или ещё какой командой для того, чтобы все заткнулись, и только Пашка Шустов пафосно, вредно скалясь, громко пропел:
- Па-ба-ба-бам…
В общем, не отреагировать Луновский просто не смог, тем более, после моего короткого, но важного вопроса:
- Кто это нарисовал?
Оборачивался гад медленно, будто бы голова его проржавела, и нуждалась в смазывании, ну а уж презрительный, безэмоциональный взгляд и вовсе добавлял сходство с бездушным роботом. Далее он брезгливо, двумя пальчиками подхватил моё громогласное оружие – то есть папку, с легкостью отшвырнул её на пол, заставив меня яростно сжать и разжать ладони, и спокойно выдал:
- Масло масленое, сделай одолжение, не фони.
- Как ты меня назвал? – севшим от возмущения и злости голосом уточнила я, уже признаться, даже позабыв о первоначальном конфликте. Отчего-то его поведение выбесило гораздо больше!
- Какая разница, гёрл? – выдал Пушкин небрежно. – Ты не уловила главной идеи. Не загораживай проход.
- Я тебе не радиоприёмник, чтобы что-то улавливать, - цежу яростно. – И это ты, бой, - выдавила ядовито, - недопонял вопроса, если, конечно, тебе вообще есть чем его понять, - выговорила, засияв довольной улыбочкой, практически констатировав окружающим факт, что Луновский, мягко говоря - слабоват на логические цепочки!
Раздался удивлённый присвист, принадлежавший всю тому же Шустову. А у меня прямо таки сложилось ощущение, словно мы в немом кино, профессионально озвученным и главное точно передающим звуками накал эмоций парнем.
Пушкин поднялся, полоснув разозлённым карим взором, но с места сдвинуться не заставил, потому как стучащее в панике сердце глушило возгласы инстинкта самосохранения.
- Солнцева, последний раз предлагаю отвалить от меня со своими претензиями, - начал было король галёрки, но я его перебила, не менее угрожающе.
- Это я тебя в последний раз спрашиваю: КТО ЭТО НАРИСОВАЛ?
Луновский как-то жутко усмехнулся, чуть не заставив мою решимость отступить, и с вызовом бросил, придвинувшись ближе:
- Ну, допустим я, дальше то, что? – и бровь левую эдак замысловато приподнял, издеваясь и подначивая.
Не знаю, что на меня нашло после. Ибо я обычно человек, пусть и не самый дружелюбный, однако насилия не люблю, но… Звонкая, хлёсткая, отдавшаяся ноющим всплеском боли от ладони до локтя пощёчина, угодившая по небритой щеке выскочки, стала ему самым моим понятным ответом, на который я сейчас оказалась способна!