• Предательство любви. Бренда подолгу консультировалась у меня по поводу множества глубоких травм, вызванных жизнью в родительской семье. К числу этих травм относились и побои жестокой матери Бренды, из–за которых Бренду однажды даже пришлось отправить в больницу, и попытки ее отца изнасиловать собственную дочь–первоклассницу. Завершив подготовительную работу, мы приступили к длительному этапу молитвы об исцелении этих и других причинявших острую боль воспоминаний. До тех пор Бреда довольно подробно описывала физические страдания, которые ей довелось пережить. Особенно болезненными для нее были сексуальные домогательства, ведь она была такой маленькой девочкой. Она рассказывала об этих переживаниях много раз — казалось, именно в этом и состоит суть проблемы. Но во время молитвы ее голос становился громче, и она сквозь рыдания почти выкрикивала: «Ох, мама и папа, как же вы могли так поступить со мной! Ведь я так любила вас и сейчас люблю». Физическая боль оказалась не самой сильной; больнее всего было то, что ее предали любимые люди. Во многих случаях ключевой проблемой сексуальных травм является именно предательство любви и доверия.
Венджи, молодая мама, обратилась за помощью по поводу различных проблем в ее интимных отношениях с мужем. Она была у психиатра (не христианина), который, выслушав ее историю, стал убеждать ее, что девочкой она была изнасилована. Венджи отрицала это. Психиатр объяснял ей, как разум может блокировать воспоминания, которые слишком больно выносить. Тем не менее Венджи не согласилась и пришла ко мне со словами: «Я должна услышать об этом от консультанта–христианина, прежде чем поверю в такое». Я уверил ее, что такое вполне возможно, и показал ей свои записи на эту тему. Мы с ней подробно изучили случай с подавленными воспоминаниями об убийстве, о котором рассказывалось в главе 3 этой книги. Выслушав ее историю, я согласился с выводами психиатра. На самом деле я пошел дальше, поскольку почувствовал, что Венджи не только не могла вспомнить, но и не стала бы вспоминать подробностей совершенного насилия.
Интересно то, что сохранилось в ее памяти. В двух случаях она смогла начать вспоминать что–то, но ее воспоминания останавливались на некоем рубеже. В этой истории участвовал ее престарелый дядя Артур, к которому она относилась с нежной любовью. Отверженная и почти совсем брошенная собственными родителями, она чувствовала, что дядюшка был единственным человеком, который действительно любил ее и заботился о ней. Они были хорошими друзьями, и Венджи вспоминала, как много замечательных вещей они делали вместе. Но на лазурном небе ее воспоминаний было два темных облака. В одном случае ей вспоминалась ее спальня на втором этаже, которую она могла описать во всех подробностях: обои на стенах, обстановку, своих кукол. И она вспомнила одну ночь, когда дядюшка Артур пришел к ней в спальню и… Сколько бы раз Венджи ни начинала говорить об этом, она приходила в ужасное волнение и возбуждение, но больше не могла ничего припомнить. Другой образ, живо всплывавший у нее в памяти: они вместе с дядей шли собирать ежевику, как часто это делали. Венджи подробно описывала место, деревья, дорогу домой с корзинками, полными ягод. Но потом ее лицо темнело, и, пытаясь продолжать, она снова и снова переживала такое же сильное потрясение, как и в первом случае. Она вспоминала, как бежала с полными корзинками… а затем снова возникал пробел.
Внимательно выслушав и осторожно расспросив ее, я сделал то, что редко делаю. Я рассказал Венджи, чем — я это чувствовал наверняка, — очевидно, завершился каждый из этих случаев. Я попросил ее пойти домой и постараться в течение нескольких часов буквально заставить себя вспомнить то, что отказывалась восстанавливать ее память. На следующий день она должна была вернуться ко мне и рассказать «оставшуюся часть» каждой истории. Венджи протестовала, но в конце концов согласилась. По ее словам, она поняла, что вот–вот утратит и свое здравомыслие, и свою семью, если это ее внутреннее смятение не разрешится.
На следующее утро она возвратилась взволнованная. Ей действительно пришлось напрячь свой разум, чтобы соединить вместе начало и конец каждой из ее историй, и это оказалось едва ли не больше, чем она могла вынести. Медленно, очень медленно она в подробностях рассказывала о сексуальных забавах с ней ее дяди Артура. Во время молитвы она буквально заново прожила эти ранившие ее происшествия. Это было очень болезненно. Но действительная проблема лежала еще глубже. Когда с помощью Господа Венджи вернулась в своих воспоминаниях в детство, она, всхлипывая от рыданий, произнесла голосом маленькой девочки: «Ах, дядя Артур, почему ты так со мной поступил? У меня не было никого, кроме тебя. Я тебя любила больше всех на свете. Я любила тебя и верила тебе. Как ты мог так поступить со мной, когда я тебе так доверяла?»
Подлинной травмой было предательство любви и доверия. После всех разочарований и того отвержения, что Венджи пришлось испытать от своих родителей, она наконец–то сумела кого–то полюбить и кому–то поверить. И этот человек тоже предал ее. Вот почему ее разум просто отказывался соединить эти истории. Она не хотела, чтобы ей пришлось так думать о том, кого она настолько сильно любила. Конечно, сексуальное насилие было для нее травмой. Но действительной проблемой для нее было простить это предательство и дать возможность Богу восстановить в ней доверие, а также перестать мстить дядюшке Артуру (и всем другим мужчинам) через отношения со своим мужем. Мы провели необычайно долгое время в совместной молитве, и Господь ответил на нее поразительно глубоким и прекрасным образом. Это стало очевидно, когда я получил такое письмо:
«Я хочу поблагодарить Вас за Ваше участие в моем исцелении. Для меня это было грандиозным завершением многих месяцев такой напряженной борьбы. Вы послужили орудием в руках Божиих, чтобы помочь мне обрести ту свободу, которую Он обещал. И я так рада теперь этой свободе. Я знаю, что мне еще многому надо научиться и Тони тоже, но, Господи, как это великолепно: быть способной дышать свежим воздухом после спертой, гниющей атмосферы тюрьмы, в которой я была. Свобода принесла моей душе такое наслаждение! Правда, Тони эта история ввергла почти в шоковое состояние, но, я думаю, он переживет это.
Мне кажется, я еще не могу до конца оценить, что для него означает моя свобода. Наутро после нашей редкостно замечательной близости субботней ночью Тони на занятиях в своей воскресной школе стал свидетельствовать о себе. Меня там не было, но, как мне говорили, он много рассказывал о том, что произошло со мной (не о моем прошлом и т.д.), а потом расплакался перед всеми. Вы знаете, я никогда не видела, чтобы он плакал. Он пока не рассказывал мне об этом, но я уверена, что еще расскажет. Просто удивительно, как Бог меняет его жизнь через все это. Я славлю Господа за то, что Он делает в моей жизни и жизни Тони. И за то, что Он делает через Вашу жизнь.
Обнимаю Вас и молюсь за Вас.
Мы вместе с моими пациентами рассказали вам несколько историй, которые, я уверен, помогли вам понять главную мысль этой главы: при решении проблем, важной частью которых являются сексуальные травмы, надо всегда смотреть глубже того, что лежит на поверхности. У нас это получится, если мы будем в молитвенном настрое чувствительны к духу человека, который рассказывает нам о себе, и к Святому Духу, Который ведет нас ко всякой истине.
В главе 5 я упоминал исследование доктора Джеймса Пеннебейкера о связи исповеди с состоянием телесного здоровья. Недавно были опубликованы самые последние данные этих экспериментов, имеющие непосредственное отношение к нашей теме. В статье, помещенной в «Легсингтон Геральд Лидер» (газете города Легсингтон в Кентукки) 19 января 1985 года, написано: «Пеннебейкер обнаружил, что воздействие подавленных чувств особенно поразительно у людей, которые перенесли травматические сексуальные переживания в возрасте до 17 лет. Им казалось, что их накажут, если они будут рассказывать о своих чувствах. И в результате этого, по словам Пеннебейкера, они больше склонны к всевозможным заболеваниям: простуде, гриппу, болям в спине, заболеваниям почек и даже раку».