Надеемся, что нижеприведенное исследование, третий том трилогии[15], посвященной христианскому пониманию болезни, какой она предстает из святоотеческих и агиографических текстов христианского Востока I–XIV веков, внесет некоторый вклад в историю психических болезней и их лечения, так как эта область до сих пор была очень мало изучена.
Ввиду многочисленных проблем, которые еще сегодня вызывает, как мы видели, понимание безумия[16], лечение психических болезней и обращение с больными, хотелось бы в данном исследовании показать вклад, пусть скромный, мысли и опыта древних христиан.
Исторический и социальный контекст, конечно, очень отличается. И речь никоим образом не идет о том, чтобы представить все концепции древних по этой тематике как рекомендации, а все их терапевтические практики как образцы.
Некоторые положения, безусловно, устарели. Медицинский прогресс уже давно показал ошибочность многих гиппократовских и галеновских концепций, которыми они объясняли некоторые психические болезни, и соответствующие им терапии тоже вышли из употребления.
С другой стороны, нужно подчеркнуть, что отцы Церкви затрагивают эту тему только косвенно и по случаю, так как она не входила в их первостепенные интересы. Фрагментарный и неполный характер источников не позволяет составить столь же связного, систематизированного, точного и полного представления о психических заболеваниях как о телесных и в особенности о духовных болезнях. Поэтому синтез, который мы выработали на основе этих источников, несет отпечаток незаконченности.
Однако этот синтез не только разоблачает определенные предрассудки и устраняет некоторое непонимание относительно святоотеческих концепций, но и предлагает нам для размышления и для современной практики средства, которыми не стоит пренебрегать.
В то время как современная психиатрия предстает в значительной степени разобщенной, как мы видели, противоречивыми теориями или теориями, претендующими каждая на исключительность своей точки зрения, интересно констатировать, что христианская мысль выработала комплексную концепцию психических болезней, которая распознает в их происхождении три возможные причины: органическую, демоническую и духовную. Эти три этиологии порождают различные и специфические терапии, что сразу позволяет констатировать полную ошибочность довольно распространенного между историками утверждения о том, что в христианстве безумие и психические болезни воспринимались только как бесовская одержимость.
Все теории современной психиатрии кажутся во многих отношениях редукционными, а у концепции отцов Церкви есть то достоинство, что она учитывает три параметра человеческого естества: телесный, психический и духовный. И в то время как феномен безумия отсылает к самым глубинным сферам (это все более и более признается), даже к основным человеческим ценностям, отцы Церкви всегда рассматривают его в зависимости от отношения человека к Богу и в связи со становлением всего человеческого существа. Ссылка на духовный план указывает на их понимание этого и обеспечивает единство и связность концепции, несмотря на различные параметры, которые она объединяет, и вопреки впечатлению раздробленности, которое может возникнуть сначала. С этой точки зрения тезис о том, что византийское общество имело лишь бессвязные представления о безумии и не располагало общепринятой системой терапии[17], кажется спорным.
Во-первых, отцы Церкви без колебаний относят некоторые формы психических болезней к органическим причинам и применяют к этим заболеваниям современную им терапию.
Необходимо это учитывать, хотя замечания отцов Церкви на эту тему малочисленны, их концепции, соответственно, кажутся рудиментарными, а теории и практики той медицины сегодня устарели. С одной стороны, здесь есть противоречие существующему предрассудку, что при объяснении психических болезней христианская концепция допускала только сверхъестественные силы. С другой стороны, поправка, которую отцы Церкви сочли нужным внести в чисто натуралистическую концепцию современной им медицины по поводу безумия, сохраняет свою актуальность, так как эта концепция еще и сегодня характеризует органомеханистическую психиатрию, которая являет себя наследницей гиппократовской медицины по этому пункту. В противовес концепции, которая полностью сводит психическое заболевание к телесной болезни, они допускают существование психического фактора. Но, основываясь на антропологии, где душа, будучи тесно связанной с телом, сохраняет от него некоторую независимость, они утверждают, что психические болезни с органической причиной являются более расстройствами телесного выражения души, чем самой души. Это важно, так как позволяет даже в теоретическом плане утверждать, что идентичность человеческого существа сохраняется, а в практическом плане это подтверждает то абсолютное уважение, которое ему подобает.
15
Первый том посвящен телесным болезням (Theologie de la maladie. Paris, 1991. 3me ed 2001), второй — духовным болезням (Therapeutique des maladies spirituelles. Paris, 1991. 4me ed. 2000).
16
Мы не придаем, конечно, этому термину никакого уничижительного смысла. Мы только соотносимся с практикой святых отцов, которые употребляют иногда слово «болезнь» (см., например: S. Gregorius Nazianzenus. Carmina theologica. II. 28 // PG. 37. Col. 857A), но чаще слово «безумие», так как это понятие шире, чем предыдущее, и больше соответствует их широкой концепции. Первое понятие более привычно современному читателю, так как его навязывали в течение двух веков медицинского вмешательства, в то же время второе понятие было полностью обесценено. Однако оно вновь обрело некоторое достоинство в семидесятые годы под эгидой антипсихиатрического движения и знаменитого труда М. Фуко (см.: Foucault M. Op. cit.).
17
Ср.: Dols M. Insanity in Byzantine and Islamic Medicine // Symposium on Byzantine Medicine Ed. J. Scarborough. Cambridge; Washington, 1984. P. 137. (Dumbarton Oaks Papers. 38).