— Заходи, — Ника распахнула дверь в свою комнату и пропустила Пашу.
— А у тебя ничего, миленько, — он огляделся. — Так ты у нас, значит, боишься врачей?
— Абсолютно! — она хмыкнула.
— Или просто не веришь в российскую медицину?
— А на тебе что, прослушка?
— Давай уже рассказывай, что стряслось.
— Да говорю тебе, ничего! — отчаянно воскликнула Ника и вкратце изложила случившееся. — Ночью немного ныл, но я сама виновата, мы с Ленкой перебрали немного…
— С какой Ленкой?
— Ну, с нашей. Макарычевой.
— Ясно. И часто ты так перебираешь?
— С прошлого года перестала считать, — улыбнулась она, но Паша смотрел на нее серьезно. — Да ладно, шучу! Почти не пью. Так, повод был.
— А это что? — Исаев указал на ее красочные карточки для меню. — Твой иконостас?
Дыши, Карташова. Дыши глубже. Ника сжала кулаки и яростно смотрела на него, как тогда, когда она была в третьем классе, а он — в восьмом, и на виду у всех размахивал ее широкими физкультурными шортами.
— Ты ведь не из тех, кто ест и вызывает рвоту? — продолжал он. — Потому что при таком питании твоя фигура кажется неоправданно худой…
— Пшел вон, — зашипела Ника, чувствуя, как раздуваются ноздри. — Пшел вон отсюда!
— Да ты чего? — удивился Паша. — Нормальные вопросы. Когда мы имеем дело с болями в животе, часто они вызваны проблемами с желудочно-кишечным трактом, а это, в свою очередь, следствие неправильного питания. Булимия и анорексия — то, что надо исключить в первую очередь, зная о твоих проблемах…
— Ну все, Исаев!
— Тише, тише, — он примирительно поднял руки и заговорил елейным заискивающим тоном. — Все в порядке. Нет — так нет, не кипятись. Здесь только ты и я, никто не узнает. Ты же слышала о врачебной тайне?
— Я тебя по-хорошему прошу… — начала она.
1
— Понял! Сейчас уйду. Две минуты. Дай руку.
Ника с опаской протянула ему ладонь, словно он мог бросить в нее дохлую лягушку, как в детстве. Но он всего лишь обхватил пальцами запястье и взглянул на часы, считая пульс. Пальцы были сухими, теплыми и уверенными. Конечно, с чего бы ему было нервничать, ведь это не она его доводила до белого каления.
— Ну вот, восемьдесят, — с улыбкой резюмировал он. — В рамках нормы, хотя ты немного психанула.
— Только не говори, что эти издевательства — обычный врачебный тест, — буркнула она.
— Какие издевательства? — его брови дернулись вверх, и лоб наморщился. — Я ведь сказал только, что ты худая. Теперь и это считается обидным? Ладно, ложись, поднимай футболку.
— Зачем? — нахмурилась Ника.
— Карташова, хорош препираться! Я могу сейчас сказать твоей матери, что подозреваю аппендицит, и поедешь на скорой выяснять отношения с другими врачами.
Сердито сопя, Ника улеглась и задрала футболку, радуясь, что на ней благопристойный плотный лифчик телесного цвета. С ее объемом чашек было не разбежаться в секретах Виктории, главное — широкие лямки, чтобы не желающие худеть части тела оставались на высоте.
Ника ждала от Исаева, что он присвистнет, округлит глаза или отпустит какую-нибудь пошлость, но он просто принялся задумчиво прощупывать ее живот.
На долю секунды Нике стало даже обидно, что он не проявил к ней никакого интереса, кроме врачебного. Само собой, она помнила про этику, профессионализм и все дела, но ведь было бы до жути приятно, если бы именно он после долгих лет издевательств вдруг увидел, как она преобразилась. В сказке про гадкого утенка Нике всегда нравился момент, когда он со стаей лебедей в финале летел над скотным двором. И сейчас она ощущала себя тем самым лебедем, а Исаев неплохо подходил на роль всех обитателей скотного двора вместе взятых. В конце концов, почему Пашины подколки до сих пор так действуют на нее? Ведь это он разъелся, а не она, и это ей впору его дразнить.
От теплых пальцев ее кожа покрылась пупырышками. Подумать только! Паша Исаев — в ее комнате, а она лежит перед ним полуголая… Лет десять назад… Да что там, еще сегодня утром если бы кто-то предположил подобное развитие событий, она бы расхохоталась ему в лицо.
— Колени согни. Руки по швам. Расслабься, — в этом серьезном дядечке было не узнать главного школьного хулигана.
Он аккуратно трогал ее живот, постукивал, серьезно щурился.
— Больно? А так? А здесь? — тихо спрашивал он.
Ей было даже приятно. То ли его прикосновения согревали, то ли уголь, наконец, помог, но ноющая боль, донимающая ее со вчерашнего дня, отпустила.