— Лен, можешь говорить? — выпалила она, едва услышав знакомый голос.
— Нимаму, — промычало в ответ.
— Чего?!
— Не мо-гу! — Лена звучала сонно и сердито.
— Ладно, я потом перезвоню.
— Погодь, ты ж в больнице…
— Ага.
— Ща… — Лена испустила вздох вселенского изнеможения. — Операция нормально прошла?
— Да.
— И что, серьезно, Исаев оперировал? Наш Исаев? И прямо скальпелем, а не складным ножичком?
— Прекрати, — осадила ее Ника. — Он… спас меня, вроде как. Ответственный хирург. И не такая уж задница, как раньше.
— Тпру! — фыркнула в трубку Лена. — Стоп. Ты сейчас вступилась за Пашку? Ты?
— Люди меняются, — Ника раздраженно поджала губы. — Не хочу об этом. Если я тебе переведу деньги на карточку, ты сможешь снять и привезти? Сегодня, завтра? Как будет удобно.
— Могу… А почему не через маму?
— Не хочу, чтобы она знала.
— Ты Пашу собралась благодарить конвертом, что ли?
— А в чем проблема? Нормальная практика.
— Только не говори, что он сам намекнул! — ужаснулась Лена.
— Нет! Что ты! Нет, конечно. Просто… Ну, я не знаю. Мне хочется что-то для него сделать.
— Испеки что-нибудь.
— Действительно, — Ника закатила глаза. — И как я раньше не подумала? Тащи портативную духовку, комбайн, кило муки….
— Не валяй дурака, Карташова. Выпишут — испечешь.
— Так дела не делаются. Всякие там коньяки — слишком пошло. К тому же, он может решить, что я намекаю на его алкоголизм. Ты не помнишь, у него отец не спился?
— А разве это не у Игоря Самойленко? — протянула Лена. — У Исаева, кажется, просто ушел… Или его не было… Ладно, не наше дело. Привезу деньги сегодня к обеду.
— Только это… Я в реанимации, тебя, скорее всего, не пустят. Можешь сама ему отдать?
— Ну, это уже как-то странно…
— Ленусик, я тебя очень прошу. Купи открыточку, сделай как-нибудь невзначай, чтобы не обидеть его. Ты это умеешь. Ой, он идет… Ты набери меня, как приедешь. Все-все, пока.
Ника сбросила звонок, широко улыбаясь Исаеву.
— Ну, как ты здесь? — он выглядел, как побитая собака.
— Тебе из-за меня досталось? Что-то не так? Слушай, я не хотела доставлять тебе неудобств…
— Да нет, Бась. Ты тут ни при чем.
Ника скрипнула зубами, но промолчала.
— Начальство, работа, — он потер переносицу. — Все, как обычно.
— Слушай, — она заговорщически поманила его, и от этого жеста он почему-то вздрогнул. — Тут такое дело… Ну, пригнись, я не хочу тебя подставить…
— Карташова, говори так.
— Ладно, — она по-шпионски огляделась по сторонам. — Я знаю, что посетителей здесь быть не должно, но… Ты ведь вчера ко мне кого-то пустил?
— Ааа, — понимающе протянул он. — Ясно. Ты про Марка?
— Так он все-таки был здесь? А ты случайно не слышал… Ну, не говорила ли я что-то… я плохо помню, но…
Паша насмешливо фыркнул, скрестил руки на груди и изогнул бровь.
— Пожалуйста! — взмолилась она. — Не томи! Я говорила что-то ужасное?!
— Это с какой стороны посмотреть…
— Паша! Я тебя прошу! Что я ему сказала?
— Ну, — он принялся загибать пальцы. — Ты на него вешалась, предлагала себя, Лену, трехколесный велосипед…
— Трех… чего?!
— Ага. Я думал, Надежда Сергеевна воспитывала тебя строже. В какой-то момент я ей даже поверил и решил, что ты — девочка-припевочка.
— Стой-стой… Ничего не понимаю. Какой велосипед? Какая Лена? Ты о чем?
— Только не надо изображать школьницу в белом фартуке. Ты вчера ясно сказала: давай, мол, втроем…
И тут Нику осенило. Она хлопнула себя по лбу и расхохоталась.
— Я не об этом говорила. Он — мой шеф, и мне нужны его инвестиции…
— Верный способ их получить. Была бы у меня твоя фигура, я бы давно заведовал хирургией.
— Фу, Исаев! Я о другом! Я просто хотела… — она осеклась и яростным взглядом. — Хотя… Знаешь, что? Я не обязана перед тобой отчитываться. То, что я ему говорила, только наше с ним дело. Ясно?
— Куда уж яснее, — он продолжал откровенно веселиться.
— Больше ты сюда посетителей не пустишь?
— Не-а.
— Тогда спустись, пожалуйста, в обед вниз, Лена кое-что тебе передаст.
— Я тебе что, пункт передач?
— Это личное, Исаев! Последняя просьба. И больше ты меня не увидишь.
— Твоими бы словами, — он тяжко вздохнул и помотал головой. — Только теперь тебе здесь неделю пастись. Как минимум.
Мальчишеская искорка в его глазах погасла, он снова постарел, осунулся. Неужели она настолько его достала? И ему противно ее здесь видеть? Может, все-таки рассказать про Веселовского, чтобы он не считал ее последней подстилкой?.. А, ну его. Пусть думает, что хочет. Каким бы расчудесным доктором он ни стал, у них никогда не будет ничего общего. Велика ли разница: жирной он ее считает, глупой или аморальной? Нечего так переживать о его мнении. Пройдет неделя, ну, две, и они разойдутся. Все, призрак дурного прошлого исчезнет из ее жизни. И пора бы уже этому обрадоваться. А ей почему-то стало тошно…