— И?
— Она просила меня насчет Марка. Не насчет тебя.
— То есть…
— Ей он нравится. Со всем этим бизнес-планом она сходит с ума не столько из-за кондитерской, сколько из-за него. Боится влипать в историю, соглашаться на его контроль… Но все равно идет на эти глупости. И я не могу ее отговорить. Потому что влюбленный человек слеп и глух. Прости, Паш.
Он чувствовал, что его лицо перекашивает, как при инсульте, и едва мог сохранять видимость равнодушия.
— Ты же знаешь Нику, — Паша сунул руки в карманы. — После того, что было между Марком и Алиной, она не станет…
— Не станет. И сама понимает, что он — самовлюбленный кобель.
— Отлично, — Паша кивнул. — Я подожду. Сколько, по-твоему, надо, чтобы она его забыла?
— Эх, Исаев… — Лена смотрела на него с жалостью. — Ну как мне объяснить, что тебе ничего не светит?
— Почему? Мы прекрасно общались после операции, пока не притащилась Катька и все не испортила.
— Десять лет, Паш. Десять лет ты измывался над ней.
— Но она… — он прочистил горло. — Она сказала, что все простила.
— Она могла. Но у нее не Паркинсон, чтобы это забыть.
— Альцгеймер.
— Неважно. Она просто не сможет. Ты прикалывался, развлекался. Для тебя это были шутки. А я видела, Исаев, что с ней творилось. Как она рыдала, как ненавидела себя и пыталась морить голодом. Помнишь ту дискотеку? Когда она хотела признаться мальчику в любви? Ты ведь и тогда все испортил. А это был даже не твой класс. Надеюсь, ты тогда хорошо повеселился, — Лена сунула ему под нос ладони. — Пока я вот этими самыми руками вытаскивала у нее из-за щеки сердечные таблетки дяди Вити. Целую горсть! Она хотела умереть по твоей милости! И после этого ты рассчитываешь, что она возьмет тебя под ручку, и вы растворитесь в закате?
Исаев молчал. Около него будто разорвалась граната, и теперь он, контуженный, просто стоял с открытыми глазами, не ориентируясь в пространстве и времени. Ника его ненавидит.
— Я потому и сказала про кармическую справедливость, — неумолимо продолжала Лена. — Я помню, как она похудела, с огромным трудом научилась себя любить. Мы выбирали платье на институтский выпускной. Такое красивое, лавандовое… Она покрутилась в нем перед зеркалом, а потом сказала: «Вот бы Исаев увидел меня такой! Влюбился до потери памяти, а я бы над ним посмеялась!»
— П… правда?
— Чистейшая. Поэтому уж извини, Исаев, но твои неразделенные чувства — мелочь по сравнению с тем, что пережила Ника. Потерпишь. Мне правда жаль, и я рада, что ты изменился и помогаешь ей… Но есть вещи, которые не забываются.
— Да, я… Я понял. Хорошо. Извини, мне надо идти… Там… Ну, дела, знаешь, история болезни… — он резко развернулся, чуть не срываясь на бег, и на негнущихся ногах зашагал в лифту.
Он не слышал ни гомона голосов, ни оклика Надежды Сергеевны, ни сирен неотложки. Только звон, с которым рассыпалась вдребезги картинка его будущего.
Шел, не разбирая дороги, натыкался на людей… Всюду люди, люди… Дернул ручку бельевой — открыто. Спрятался в темной каморке, прислонился спиной к холодному скользкому кафелю. Потом вдруг вытащил из кармана телефон.
— Илья, это я, — пробормотал он в трубку, когда после гудков раздался голос Фейгина. — Твое предложение насчет дачи еще в силе?
Глава 19
30 мая 22:35
#никапекарь #важное
Друзья, временно новые заказы не беру. Пауза.
Извините.
Всю дорогу в такси от больницы до клуба Сохо, где расслаблялся Марк Веселовский, Ника прокручивала в голове предстоящий разговор. Ее разрывало от злости, отчаяния и бессилия. Но что сказать, чтобы сохранить достоинство и не выглядеть ополоумевшей идиоткой?
Она сама не понимала, чего теперь хочет. Одно знала: физически не сможет находиться изо дня в день под одной крышей с Веселовским. Да, у нее не было никаких прав на него, а прежняя влюбленность испарилась. Тогда почему так ощутимо кольнуло от «новости» Алины?
Какой теперь совместный проект? Жалко подводить Лену, жалко хоронить мечты последних лет. И все из-за того, что он спал с ее сестрой. Может, Ника просто чересчур щепетильна? И мир бизнеса не для нее? Он с улыбкой обсуждал детали проекта, ни словом не обмолвившись про Алину… Но ведь и не должен был докладывать! А мелкая? Почему молчала она? Впрочем, от нее и в детстве было не добиться признания. Ужом изворачивалась до последнего, что не знает, где варенье, даже если у самой все щеки были в малиновом сиропе.