В глубочайшем шоке, пьяной походкой шатаясь между трупами, я двинулся к тому единственному спасительному месту, которое поможет прожить немного дольше — оружейному магазину, который, если верить вывеске, находился от меня в паре сотен метров. Маленькие колокольчики в голове упорно и с болью стучали, размывая картинку в глазах. Руки охватила дрожь. Несмотря на ветреную погоду, я обливался потом. С моим состоянием я вряд ли бы смог хоть как-то сопротивляться, но мне везло: ни одна тварь не встретилась.
Она замерзала. В свете лампы было видно Её мурашки. Прервал историю, чтобы снять пиджак и надеть на Неё. В Её ярких, ещё мокрых глазах читалась благодарность. Мне нравилось молчать с Ней, но, похоже, устроившись поудобнее на моём матрасе, Она дала понять, что хотела бы продолжения.
— Вечером я узнал, почему никого не встретил, когда присел у окна в «магазине оружия «Уэйтэкера» и глядел на местный стадион: группа из нескольких человек решила привлечь на себя всё внимание, сжигая, кажется, все фейерверки в городе. Днём они очевидно ездили и грабили лавки на своём шумном пикапе, а вечером устроили настоящее шоу и отличную видимость не только для спасателей, но и для полчищ зомби. Мне открывалась широкая и одновременно ужасная картина: со стороны входа на стадион их ожидала огромная толпа людоедов, а «особые» уже давно досаждали им. У них не было ни единого шанса.
Пистолеты — весь их арсенал против гнильцов, и они даже не думали вооружиться чем-то ещё. Глупцы. Их всего четверо… было.
Девушка в пёстром наряде для родео. Её кровь окрашивала красивую ровную траву стадиона в красноватый оттенок: прыгун разорвал её в клочья.
Второй парень, бытовой ремонтник, его выдал костюм. На плечи наскочил лихой и сутулый карлик, он громко хохотал, отводя бедолагу в сторону взрывающихся петард. Оба получили ожоги несовместимые с жизнью в шумных искрах. Парень орал, а карлик продолжал смеяться… То ли издевался, то ли просто не умел издавать другие звуки. При любом раскладе это было страшно.
Третьим был полный мужчина старшего возраста и четвёртым, наверное, его сын — подросток, с которым они время от времени обнимались на занятой вышке. Они боялись умирать. Ещё бы, быть заживо съеденными огромной толпой обезумевших людоедов!
Их согнали ядовитым плевком прямо в голодную толпу. Загрызли слишком быстро. Кошмарное зрелище.
Я прилёг только тогда, когда проверил замки на всех выходах и входах и убедился в их прочности. Не переживал, не волновался, просто лежал и думал о том, что надо научиться жить в этом хаосе, в этом «новом мире». Ведь в нём больше нельзя расслабиться за партией в покер перед гладким зелёным игральным столом и надменно окидывать взглядом неопытных игроков. Нельзя опрокинуть пару тройку стаканов виски, разговорившись с весельчаком-барменом. Развлечься в отеле неподалёку с глупенькой симпатичной леди, соблазнившейся твоей самоуверенностью и «удачей». Бесспорно, жалко со всем этим расставаться, но я уверен, что и этот вирус, так нежданно свалившийся на голову людям, мог оказаться богатым на десяток-другой плюсов. Я собирался во что бы то ни стало их отыскать.
В одиночестве и голоде просидел там больше суток и на утро второго дня отправился на улицы, испытывать удачу. И к счастью, она мне улыбнулась: расторопные эпидемиологи из CEDA и служба спасения расставили указатели, таблички с пунктами эвакуации. Они и привели меня к отелю, а уже там, завидев вертолет, я поднялся на крышу и встретил других выживших.
Несмотря на некоторые несостыковки в рассказанном, она всё молча проглотила и не уточняла детали. Я встал и приоткрыл дверь, чтобы показать своих спящих, посапывающих в спальных мешках, друзей (их что, не разбудил выстрел?!), и снова сел на пол, предвкушая дальнейшую с Ней тишину. Только тогда я заметил, как моя усталость куда-то исчезла.
— Тебе наверное было так одиноко, — вкрадчиво посочувствовала Она. — Меня постоянно пестовал брат. Так странно, я ведь испытала тот же туман в сознании, полнейшую апатию, но я постоянно была ведомой, мне было плевать, я ненавидела всех вокруг. В том числе и брата, не давшего мне спокойно проститься с родителями… — грустный тон меня удивил с новой силой, я не знал к чему она вела и напрягся. — Но ты, ты мало того, что остался живой, но и дал отпор, нашёл безопасное место, тебе было жалко всех пострадавших. Ты человек действия, с большим и добрым сердцем… — поток комплиментов меня смутил, я собирался поблагодарить или ответить с шуткой, но она продолжила: — До этого мы с братом… встречали только жадных, грубых и нетерпеливых, но ты, ты доказал мне то, что не все люди утратили человечность, не поддались дикости заражённых…
Неожиданно девушка привстала, как-то принуждённо скинув пиджак на пол, и села мне на ноги, аккуратно скользя ладонями по спине. Я почувствовал резкий прилив тепла. Тело онемело, я настолько не ожидал этого, даже и не сообразил что ответить. Руки и ноги словно превратились в заржавевшее железо, я просто не мог заставить ими двигать!
— Мы с братом спасались от холода именно так, а от тёплых вещей и мягких матрасов я отвыкла давно.
Она не спросила не против ли я и всё в таком духе, только обняла ещё крепче. Уткнулась головой в плечо и тихо сказала на ухо, что я все ещё приятно пах духами (она же пахла этими размороженными бургерами и потом, но это совершенно не вызывало отвращения). Форсированное нападение с ошеломлением ей явно удалось, подумал с усмешкой. Горячее дыхание — и моя шея одобрительно среагировала мурашками. Закрыл глаза: мне хотелось, чтобы это длилось как можно дольше. Не надо быть умным, чтобы понять — этого чувства я не испытывал никогда. Не случайная похоть это была или пресловутая любовь, но исходящая нежность от такого невинного существа вскружила голову. Наверное, это всё же было душевное одиночество, томительное одиночество каждого, близкое к тому, чтобы исчезнуть, стоит нам обоим это захотеть. Я с радостью предвкушал это. Она тоже, судя по поведению. У самого уха Её губы спросили шёпотом моё имя.
— Ник… — с трудом ответил я, ощущая расслабляющую пленительную пустоту внутри, в миг очистившую от мыслей и переживаний.
— Я никогда никого не хотела настолько сильно, как тебя, Ник, сейчас.
Её мягкие руки и губы стали свободнее изучать моё напряженное тело. И оно продолжало быть таковым, пока я окончательно не убедился в нешуточности её внезапной игры. Волшебные поцелуи смазали мои «металлические конечности», и я наконец-то я растаял: больше притягиваемый приятным теплом, нежели рефлекторно, принялся исследовать руками Её тонкое и худое из-за вынужденных голодовок, но между тем крепкое, тело. Впившись в Её губы своими и не отпуская их до самого утра, я заполнил давно пустующую и израненную трагическими обстоятельствами потребность в общении, в счастье. Я любил секс, но то, чем я занимался, было нечто иным, настоящим, прекрасным, лучшим в нынешней жизни.