Редко забывался Торин сном. Когда это все же случалось, Рания пользовалась моментом, и прикладывала ухо к его груди, надеясь не услышать болезненных чахоточных хрипов. Но в первые три дня они не становились меньше, а лишь нарастали. И множество раз за первые три дня девушка отчаивалась, и начинала клясть себя, убежденная, что сгубила подгорного владыку. Но потом он возвращался в состояние сумеречного сознания, и от сердца у гномки отлегало.
За первые три дня Рания узнала от Торина ругательства, которых не могла после припомнить, и даже жалела о своем неумении писать. А в ночь на четвертый получила от него пощечину, опрокинувшую ее на пол. «Болезнь — искажение», повторяла Рания, поднимаясь с пола, и торопясь подставить бадью: его опять рвало. Она повторяла это часто, и даже начинала чувствовать себя воином, сражающимся с драконом, поселившимся в пещере. Правда, выгнать и убить дракона, не разрушив пещеры, было непросто.
Но на четвертый день она проснулась от того, что ее звал едва слышный сиплый голос Торина, и, вскочив на ноги, увидела его, в полном сознании сидящего на краешке кровати, замотавшегося в одеяло, словно бездомный бродяга — с головой.
— Уф, — прошептал он тихо, — чтоб еще раз!.. это всё, надеюсь?
Рания сама не могла объяснить злорадное чувство мщения, когда ответила ему «Нет».
— Нет, — выдохнул Торин, страдальчески закатывая запавшие глаза, — сколько еще? Ты ведьма, не иначе. Лишила меня голоса, вдобавок…
«Так ты не можешь кричать на меня, вот ведь досада», едва не сорвалось с языка у девушки, но она сдержалась.
— Теперь будет лучше, ваше величество, — поспешила ответить гномка, — но сначала я позову кого-нибудь пожарче натопить купальню…
В нагретую купальню его пришлось вести. Ноги не держали подгорного короля после трех суток горячки. Оставив его париться, Рания вернулась сменить пропотевшие простыни с кровати и прибраться. С сожалением вынуждена она была признать, что роскошная медвежья шкура у кровати короля испорчена и вряд ли подлежит восстановлению. Следующая часть лечения включала значительно более приятные процедуры, и Рания надеялась, перелом, в котором нуждался Торин, все-таки произошел. Теперь больному следовало спать, есть, снова спать — и снова есть, в перерывах прогреваясь в бане. Это обеспечить было совсем нетрудно, хотя, как подозревала Рания, долго удержать гнома в кровати вряд ли было ей под силу.
Вернувшись, Торин упал в чистую постель, и впервые забылся глубоким крепким сном. Прислушавшись к его нарастающему храпу, Рания улыбалась.
Так или иначе, по шагу, но болезнь отступала.
…
В один из дней лечения тайну болезни Торина Дубощита едва не раскрыли. Рания возвращалась с дворцовой кухни с обедом для короля, когда прямо перед собой увидела королеву, которая жарко спорила с Глоином. Не найдя ничего лучше, заметавшаяся девушка приникла к колонне, и задержала дыхание.
— …Семь дней! Где он пропадает?
— В кузницах его нет. В мастерских тоже. И у меня. Двалина я тоже давно не видел. Может, у него этот… ну…
— Он никогда так долго не пьет, — отрезала Дис.
— Но не может же он у себя отлеживаться!
Возникшая тишина заставила Ранию испугаться.
— Я пойду к нему.
К счастью, Рания умела бегать очень быстро, а стреляющую боль в сломанной ноге научилась игнорировать; и, пусть благословит Кузнец строителей Эребора, дорог и троп в любую точку под Горой здесь было много.
Влетев в покои, Рания с котелком и флягой наперевес бросилась в спальню короля. Торин, задумчиво поглаживающий кота, перевел на нее удивленный взгляд.
— Государыня, — выдохнула девушка, — идет к вам.
К счастью, Торин соображал быстрее своей перепуганной служанки. Одним движением он вынул ноги из таза с горячей водой, и задвинул его под кровать; следующим — отбросил в сторону покрывало, и накрыл им стол, заставленный склянками и засыпанный вениками душистых трав.
— Раздевайся, — сквозь зубы процедил он. Рания словно окаменела, — да поставь ты это!.. Раздевайся!
И с этими словами Торин сорвал с себя рубашку. Видя, что девушка колеблется, сам подтащил ее к кровати, и разорвал на ней платье, не желая медлить с застежками. Платье полетело на пол, туда же отправилась батистовая рубашка, и туда же отправились ее шерстяные чулки. Ничего не соображающая от стыда, Рания оказалась в постели короля под Горой, ровно за мгновение до того, как дверь в покои распахнулась, и по коридору зазвучали каблучки Дис.
— Не молчи, дурёха, — прошипел на ухо гномке Торин, и, подсадив ее и устроив на себе, ущипнул весьма больно за ляжку.
— Ой! — визгнула Рания, уже зная, на кого смотрит Торин за ее спиной — и что видит вошедшая королева…
— Здравствуй, Дис, — ровно и даже вроде улыбаясь, произнес Торин, — что-то срочное?
========== Дух Кузнеца ==========
Вместе с приближающейся осенью и первыми урожаями под Гору пришла и новая радость. После долгих месяцев, наследник Дьюрина Фили все же одолел свои раны, и не только полностью одолел, но и доказал это, вновь встав к наковальне. И значило это только одно: близился день, когда Ония, дочь Оннара Кривоногого, войдет в Эребор невестой.
Торжественная встреча была продумана до мелочей; Дис металась по дворцу и переходам, как заблудившаяся шаровая молния, а новые покои для будущей принцессы уже были отполированы и вымыты до зеркального блеска. Даже Кили, все меньше времени проводящий с семьей, и все больше — со своей эльфийкой, и тот принял деятельное участие в подготовке первого праздника после триумфа завоевателей.
Сам же Фили не выказывал особого волнения. Разве что чуть бледнел, когда слышал о своей невесте, и все чаще его видели болтающимся под какими-то надуманными предлогами у ворот, хотя очевидно было, что о прибытии Кривоногого и его дочери со свитой все будут предупреждены заранее.
А Кили и вовсе сдал старшего брата матери, и продемонстрировал ей зарубки и зачеркивания на стене в гостиной, объединяющей покои братьев. Веселая потасовка сыновей, последовавшая за этим, заставила Дис в очередной раз за последний месяц прослезиться.
Приподнятое настроение овладело, казалось, всей Горой…
…Кроме Торина Дубощита.
Рания кляла себя за неоправданные ожидания. Отчего-то ей казалось, что, избавившись от мучительных приступов голодной чахотки, король Горы преобразится, как по волшебству. Но ничего подобного не случилось. Ничего отдаленно подобного. В чем-то нрав Торина даже испортился. А может, теперь Рания не оправдывала его болезнью, и перестала испытывать к нему жалость. На смену жалости пришло нечто другое, но девушка сама не знала, как именно это назвать, и потому предпочитала не задумываться.
Хотя все чаще ей казалось, что разгадка отвратительного характера гнома на самом деле лежит где-то на поверхности. Возможно, где-то в той постели, в которой ей и самой, совершенно обнаженной, довелось однажды побывать. Где-то там…
Рания краснела при воспоминании о том, как, когда дверь за Дис захлопнулась, она так и осталась сидеть на короле, сжав его бока бедрами, и не шевелилась Махал один знает, сколько. До тех пор, пока Торин не откинулся на подушку, и не спросил с усмешкой:
— И? Что? Приклеилась?
И тогда только она скатилась с него, и, подхватив что-то со стола и отчаянно пытаясь прикрыться, умчалась прочь.