Все же одно несомненно положительное последствие у лечения было: теперь выздоравливающий Торин всегда был слишком голоден, чтобы придираться во время ужина. Ел он за троих гномов, и все чаще его видели в кузнице, и реже — в сокровищнице. И все же чего-то не хватало. Рания чувствовала это, всей душой, но чего именно — понять не могла.
…
Долгожданный ворон с посланием от Оннара появился на рассвете чудесного солнечного дня, и уже через десять минут после его получения Дис была разбужена своим старшим сыном. Взволнованный, он потрясал письмом, придерживая одной рукой спадающие штаны, и даже не обращая внимания на болтающиеся на ногах незашнурованные сапоги: левый на правой ноге, а правый — на левой.
— Она едет! — вскричал Фили.
В полдень семья собралась в редко используемом теперь обеденном зале. Здесь были и Глоин, и Балин, и Двалин.
— Это достойно великого праздника, — Дис сияла и не пыталась скрывать причины своего счастья, — дорогой мой!
Она с любовью погладила старшего из своих сыновей по плечу, и одарила столь же теплым взглядом и младшего.
— Ах, какие праздники бывали в Эреборе в дни расцвета! — обратилась к Торину Дис, — помнишь? Наверняка лучше меня. Какие были собрания и пиры… я считаю, мы просто обязаны устроить что-то, не уступающее по роскоши старым временам.
— Слишком много залов в неподобающем виде, матушка, — резонно возразил Кили.
— Мы могли бы закрыть те из них, что совсем испорчены, и повесить побольше занавесей и знамен, — не сдавалась Дис, — и использовать нижнюю подсветку. Потом, наверняка можно что-нибудь придумать, и отвлечь внимание гостей от обстановки. Какое-нибудь представление…
— Битва? — пошутил Фили, но его матери было не до шуток:
— Да! Постановочная, с песнями! С барабанами! Я хочу все по традиции!
— Смотрите-ка, королева разошлась, — хмыкнул молчавший до сих пор Торин.
— Если бы был кто-нибудь, знающий священный Золотой Танец! — пустилась Дис в пространные мечты, — если бы кто-нибудь станцевал на Мосту, как когда-то… но я не знаю ни одной девушки, которая умела бы… а те, кто постарше, за одну неделю не научат, конечно.
— Я могу.
На застолье королевской семьи упала гробовая тишина. Все взгляды скрестились на безмолвной, неподвижной фигуре, замершей чуть за левым плечом Торина. Обернулся и он сам.
— Ты?
На Ранию смотрели теперь все присутствующие, такие же удивленные, как если бы заговорила, например, скала или предмет мебели.
— Я умею, — повторила она под вопрошающим взглядом Дис, — все женщины в моей семье танцевали его. Каждый год. Это же традиция.
Дис перевела искрящийся и немного безумный взор на Торина, словно в чем-то его упрекая. Тот едва заметно повел плечами.
— Решено, — хлопнула ладонью по столу королева, — ты будешь танцевать. Сегодня же ты покажешь мне, что умеешь. И мы начнем готовиться!
Подготовка к свадьбе Фили захватила Дис, как она сама того не ожидала. Пожалуй, только из-за этого она не сразу заметила явные улучшения в здоровье и общем настрое духа своего брата. С одной стороны, ее бесили его новые привычки — вроде этой параноидальной идеи с дегустацией блюд, с другой стороны, она могла только радоваться тому, что постепенно тьма уходила из его рассудка, и он все реже поддавался приступам злобного бешенства, в которых доставалось больше всего его друзьям и родным.
Правда, вместе с этим он стал и более замкнутым и каким-то… тихим.
Но Дис все готова была списать на появление в жизни брата его молоденькой прислужницы. Иногда она поглядывала на Торина с выражением: «Я же говорила!», но в ответ получала редко что-то большее, чем его поспешно отведенный взгляд или пожатие плеч.
Упрямый!
…
Рания, кляня себя, брела по коридору от дворцовых кухонь. На днях Сагара посоветовала ей отказаться от посещения кухни. Сказала, не по статусу девушке таскать тяжелые котелки, фляги и портить платья и стаптывать туфельки. Но какие туфельки, если за пределы покоев никто и никогда не выходил в Эреборе иначе, как в сапогах?
Вот, значит, каков ее статус. Уже не незамужняя честная гномка, а безвылазно поселившаяся в покоях господина наложница. На кхуздуле слова такого не существовало, но Рания не сомневалась — очень скоро его могут изобрести. Может, его придумает сама королева Дис — для девушки, танцующей в честь королевской семьи перед благородными гостями, а порой ублажающей короля любовными игрищами в течение нескольких дней…
С другой стороны, разве был позор в том, что она лечила самого короля? Ей приходилось прикасаться к нему, но разве это имело что-то общее с прикосновением, которое было запрещено? Вряд ли постельные занятия супругов включали в себя ежевечернее натирание барсучьим жиром и парение ног. Привыкнув это делать, Рания много раз ловила себя на мысли, что Торин Дубощит для нее превратился из грозного господина в некоторое воплощение всего, что раньше занимало ее: хозяйство, овцы, приготовление немудреных блюд и заботы о скудном огородике. Привычка.
…Торин вернулся уже глубокой ночью. Зевая и отчаянно пытаясь это скрыть, Рания подала ему ужин, сообщила о готовности очередной порции медового напитка и согревающих мазей и купальни.
— Потом. Не сегодня, — оборвал ее король, наклоняясь, и делясь кусочком индейки с нетерпеливо бьющим хвостом Биби, — скажи мне, Рания. Ты сегодня была у Дис, и показывала ей Золотой Танец. Ты прежде исполняла его?
— Нет.
— Только дома, для семьи? — уточнил Торин, дразня кота угощением, — ты ведь знаешь его смысл.
— Да, — ровно ответила Рания.
Торин вынырнул из-под стола, оставив Биби наслаждаться трапезой, и пристально взглянул на девушку. Внезапно Ранию пронзило почти забытое за месяцы работы сиделкой ощущение страха. Но этот был другой, иной — начинался не холодком в груди, а странным покалыванием в ступнях. Почти как тогда, когда Дис ворвалась в спальню Торина и обнаружила их в недвусмысленной позе, обнаженными, в постели.
— Моя Дис хочет, чтобы было красиво. Чтобы все восхищались, и завидовали. Я же… хочу попросить.
Рания подавилась собственным прикушенным языком. Он! Попросить!
— Никогда не хотела уметь читать? — спросил вдруг Торин, кивая на полки с книгами — их приносили и уносили, и редко какая надолго задерживалась в его покоях после прочтения, — ты бы много больше знала о тех традициях, которые так рьяно блюдешь.
Рания сохраняла молчание.
— Танец, который ты будешь исполнять на свадьбе Фили, — веско надавил голосом Торин, — священен. Кузнец благословил на него Золотую Деву. В такое дело стоит вкладывать… свою душу.
Договорив, он хмыкнул, о чем-то вдруг задумавшись.
— Хотелось бы мне знать, что ты в ней скрываешь, — весело пробормотал мужчина под нос, и встал. Назидательная беседа явно была закончена.
Рания поклонилась, подняла с пола умывающегося Биби, и двинулась к коридору.
— Пусть он останется здесь, — донеслось из-за стола. Рания робко оглянулась.
— Государь?
— Отдай кота, — нажал Торин недовольно.
— Биби ведь спит со мной, — жалобно возразила девушка.
— Биби и со мной любит спать! — зарычал мужчина грозно.
Набычившись, они стояли друг напротив друга, словно противники, изготовившиеся к сражению. Первым опомнился Торин. Сначала вверх поползли его густые брови, вслед за ними — уголки губ, открывая белоснежную улыбку, и наконец, лицо его просветлело, а сам он тихо рассмеялся. И Рания не знала, чему она радуется больше — его удивительной, притягательной улыбке, или тому, что румянец на его лице не был вызван лихорадкой, а в смехе не затаился коварный кашель.