— Она должна поспать и отдохнуть хорошенько, — строго молвила Дис, глядя на Кили сверху вниз, — а ты умойся, поешь, и приведи себя в порядок.
— Она жива…
— Не суйся к бедной девочке хотя бы до завтра. Я понимаю, она восемь лун молчала — варварский обычай, как по мне, но вы еще наговоритесь. И, дорогой, в следующий раз не вздумай звать всяких людских шарлатанов. Позови свою мать. Он ее едва не убил…
— Тауриэль будет жить, — как заведенный, бормотал Кили. Дис села, потеснив Фили, и, пользуясь случаем приласкать своего уже взрослого ребенка, обняла сначала младшего, а потом и старшего. Это было не так-то просто: оба давным-давно переросли мать, и теперь она не могла обхватить их обоих одновременно, как когда-то.
И все же, рядом с ней были ее мальчики, такие же прекрасные, как когда-то. Лучше, чем когда-либо. И теперь у нее были не только они. Была еще и маленькая девочка. И большая эльфийка в обмороке, едва живая, кое-как зашитая опытными руками Дайны, чужая, непонятная, но все-таки подарившая Кили дочь. Едва не поплатилась за это жизнью! Дис фыркнула, вытирая глаза. Девчонка, что взять с нее. Если бы с самого начала знать, что эльфийские дети рождаются чуть иначе, но что ж теперь… на будущее, кажется, знание это пригодится.
— Матушка тоже расчувствовалась, — заметил Фили, устраивая голову на плечо Дис, — эй, эльфийская борода! Не думай, что я позволю тебе задирать теперь нос, раз ты меня опередил!
Для таких дней нужна семья, думала Дис, поглаживая обоих сыновей по макушкам: светлой и темной. Для таких дней, когда приходят испытания, и в одиночку их невозможно преодолеть и пережить. И пусть Торин отсиживается в своей норе, рано или поздно и он выползет из нее. Пусть только попробует не выползти.
…
Прижавшись к мокрому плечу, Рания, наконец, открыла глаза. Такого храпа от Торина Дубощита она еще никогда в жизни не слышала. Раскатистый, просто-таки угрожающий склонам Горы сходом лавин и селей, а Дейлу — вторичным разрушением.
Только что он ее вколачивал в матрас, с искаженным зверским лицом, рычал, как разбуженный медведь, ругался сквозь зубы, и сжимал до хруста в костях, а спустя несколько коротких минут вдруг напрягся, вытянулся над ней и обмяк. И мгновенно заснул. Он так даже в болезни не засыпал. Глубоко и безмятежно, посмотрите-ка на короля Эребора. Рания осторожно выбралась из-под его тяжелой руки, морщась, поднялась на локте, заодно заметив царапины на предплечьях и запястьях, и потянулась за полотенцем. Не в силах достать, перегнулась через Торина, снова потянулась. И, ухватившись за него и чуть не опрокинув при этом таз с водой, вдруг ощутила на груди ладони мужчины.
Чуть уставшее лицо, знакомые до замирания сердца морщинки у губ, прячущиеся под усами и бородой, синие, как горное небо, глаза… и виноватая улыбка, которую впервые видит на лице короля гномка.
— Долго я спал? — спросил он хрипло.
— Минут пятнадцать, ваше величество.
Торин хмыкнул. Возможно, это был его ответ на «величество». Рания хотела бы знать, как теперь, по его мнению, ей следует его называть. И хотела бы знать, что он имеет в виду, держа ее груди в руках и играя с ними. И что делать с его ногой, которую он выставил перед ней, не пуская ее из кровати.
— Красивая ты, — сообщил Торин, не меняясь в лице.
Рания склонила голову. Ей следовало выказать ему подобающее почтение, но этому мешали два обстоятельства. Во-первых, по внутренней стороне бедер медленно стекали кровь и его семя, и грозили запачкать старательно накрахмаленные белоснежные простыни, если этого уже не произошло, а еще очень хотелось в уборную. А во-вторых, она слышала у дверей тихие шаги — и это значило, кто-то, постучавшись, не дождался ответа, но никуда не ушел.
— Вы позволите мне… — попробовала она вывернуться из захвата его рук, но Торин не спешил отпускать свою служанку.
— Что? — усмехнулся он, — что ты собралась от меня прятать? Это? — и он кивнул на полотенце, — смешная девочка.
— Мой государь…
Отчего, отчего у нее вдруг потекли слезы? От его доброй улыбки? От того, что она угадала, как за обычной резкостью он прячет что-то, похожее на — даже и слово вымолвить страшно, извинение? Нет, этого не могло быть — короли не извиняются и не оправдываются. По сравнению со сломанной ногой, которая все еще ноет в дождливую погоду, да даже с царапинами, которые оставляет во время игры Биби — это просто смешно назвать «болью». Так откуда слезы?
— Только не хнычь, — ворчал тем временем Торин, забирая у нее полотенце, и двумя короткими движениями стирая влагу с ее ног, — не выношу. И скажи тому, кто там скребется, что я никуда не пойду. И пусть подадут ужин. Умойся. Не хнычь, я кому сказал!
Но она уже одолела приступ плаксивости. Прижав к груди рубашку, подбежала к дверям, и тихо спросила:
— Кто? Что случилось? Государь не принимает.
— Королева Дис поздравляет его величество, — тут же раздался в ответ незнакомый женский голос с торжествующими нотками, — у наследника Кили родилась дочь!
— Я передам его величеству…
— Рания, это ты? Не откроешь дверь?
— Я не могу, — кусая губы, ответила гномка, — королева просит государя к себе?
— Ой, там столько народу! Она прислала сладости и вино. Я оставлю корзину у двери. Завтра всем раздадут подарки, вот увидишь! Интересно, что нам перепадет…
Что-то зашуршало, и каблучки быстро удалились прочь. Рания, дождавшись тишины, осторожно приоткрыла дверь, схватила корзинку с традиционными сладостями, и поспешила вернуться в спальню.
— Ваше величество, — сказала она, протягивая королю корзину, — у наследника Кили родилась дочь. Это приходили от государыни Дис с поздравлениями.
Торин замер.
— Не может быть, — выдохнул мужчина, и рывком отбросил одеяло, — невозможно! Махал щедрейший!
И схватил Ранию в объятия, закружил, и подбросил в воздух. Под сводами королевской спальни раздался веселый смех: мужской и женский. Торин смеялся, потому что это был еще один благословенный день его семьи; Рания же смеялась, потому что всегда была счастлива, когда счастлив король. И только мяукнувший Биби, обнюхивающий корзинку, вернул обоих в реальность.
— Так. Подай мне чистые штаны, и что-нибудь подобающее случаю, — пришел в себя Торин, — подбери на завтра подходящее платье и себе: будет большое торжество. Затем…
Он окинул рассеянным взглядом спальню, потом Ранию, замершую перед ним обнаженной, с рубашкой в руках. Застыдившись, девушка поспешила натянуть ее, и помогла одеться Торину. Уже из коридора, надевая корону, он сказал:
— Я вернусь поздно. Будь в спальне. Жди.
Дверь хлопнула…
…
Дис была уже сильно пьяна, и не видела никаких оснований останавливаться на достигнутом. В пятый раз она в подробностях пересказывала Торину историю рождения внучки, и, что не удивляло ее, он в пятый раз ее слушал с тем же упоением, как и в первый.
Волосы королевы растрепались, на пол сползла меховая накидка, и куда-то подевалась левая туфля. В первой комнате ее покоев на скрипке заводили какую-то опостылевшую мелодию. На кровати, укрытый ковриком, спал в одежде и даже в сапогах Кили, пьяный мертвецки, и опухший за день от слез. Фили, как подозревала мать, уединился с молодой женой, что по обычаю еще не показывалась никому, кроме мужа, и спешил догнать младшего братца в производстве потомства.