В беспамятстве страсти Торин, бывает, захлебывается стонами:
— Скажи мне… скажи хотя бы раз… просто скажи…
Что он хочет услышать? Что, кроме того, что иной раз вырывается у нее, когда она точно так же теряет себя в его объятиях? О большем говорит тишина. Тишина, когда Торин читает книги, а она, невидимая и безмолвная, дышит его присутствием, и разбирает по складам самый простой из букварей. Вряд ли удастся научиться так же красиво говорить, как благородные дамы кхазад, и слагать стихи, как Ония. Да и титула у нее нет и не будет. Кроме странного, впервые произнесенного наследником Фили, когда тот упоминает о ней в разговоре с родственницей Онии:
— …Женщина короля.
Вот так вот. Отныне и навсегда — его женщина.
Женщина, ловящая его взгляды, даже случайные, исполняющая его желания до того, как он их озвучит. Женщина, хранящая его сон и оберегающая его покой. Знающая вкус и запах его тела и разделяющая с ним ложе. А также купальню, коридоры, уголок приемной, другой уголок, рабочий стол и один раз — наковальню в гостях у Двалина, пока тот вышел по каким-то делам.
— …Просто сон, говоришь, — недоверчиво произносит Торин, устраиваясь под одеялом.
— Да, ваше величество.
Тишина.
— Ваше величество, позволите спросить?
Из темноты раздался тяжелый вздох.
— Нет, не позволю… ну вот зачем спрашивать позволения спросить, если ты уже это делаешь? Что тебе?
— А вам снятся сны?
Тишина.
— Да, снятся. Порой снится война. Иногда детство. А бывает, снишься ты.
— Я, — шепчет, теряясь, Рания, — но почему я?
Тишина громче, чем обвал наяву, молчание страшнее, чем разверзшаяся под ногами пропасть…
— Потому что я к тебе привык, и ты моя.
…и падение превращается в полет.
…
Торин Дубощит, надавав оплеух Кили, пытался заставить себя злиться. Сбывалось пророчество Дис, высказанное ею в первый же день, когда ее брат очнулся после ранения в великой битве за Гору.
— Кили там, снаружи, — замогильным голосом сообщила она Торину, который еще не мог даже пошевельнуть и пальцем, — и привел какую-то полоумную растрепанную эльфийку. Говорит, что соблазнил ее и теперь, будучи честным кхазад, забирает с собой, как жену. Слышишь? Что скажешь?
А Торину было больно даже глаза открыть, не то что говорить.
— Скоро — помяни мое слово — под Горой поселится эльфийская орда…
Сбываются слова Дис, а злиться на Кили все-таки уже не получается; первого раза хватило с лихвой. Зато получается тревожиться.
А завидовать Торину Дубощиту нечему. Уже не первый день он присматривается к своей женщине, и увиденное его обнадеживает. Когда же она скажет? Скажет ли? А может, она сама не знает пока, или ему мерещится? Но острый взгляд Торина ловит детали, и ум пытливо анализирует их. Порой, забывшись, он совсем другими глазами глядит на Ранию. А она знает, что он смотрит. Только вряд ли догадывается, что именно он ищет в ней.
Пополнела. Приятная прежняя округлость стала красивой пышностью — а груди налились, да так, что придется обновить ее гардероб, ведь она выскакивает изо всех своих платьев. В таком виде не выпустишь ее за дверь даже до кухни… хотя Рания сама перестала туда ходить. Морщит нос, пробуя оленину из его блюда. Часто чихает. Стала спать днем, чего за ней прежде не водилось. А по ночам бегает по малой нужде раз по пять, да еще эти странные сны, что тоже подозрительно.
Лежа с ней, мирно спящей на его груди, он все чаще не может перестать думать о будущем. Цветут и пахнут цветы, распускаются даже на терновых кустах, поют птицы, весело щебеча на ярком солнце. А в ее прекрасном молодом теле, возможно, зарождается новая жизнь. Его жизнь. Может же такое быть? Всего год назад Торин считал себя стариком, говорил себе спокойно, примирившись с собственной участью: «Я умираю», и это его даже не трогало. Как же вышло, что теперь дыхание перехватывает, стоит лишь осознать и тихонько произнести: «Я живу»?
Нет, это нереально. Это самообман — и Торин хмурится, и встает с постели, ходит кругами по кабинету, курит, чешет бороду, едва не вырывая ее клоками, мучается бессонницей и дурным настроением.
Негодяй Кили! О чем заставил думать короля Дубощита на старости лет! И Дис тоже виновата: нет-нет, да обронит что-нибудь провокационное в разговоре. Одна лишь Рания молчит, не смущает его, не тревожит его покой, не задает вопросов. Она да Биби. Тот как раз мурчит, как всегда, вовремя догадываясь, что короля надо утешать.
Торин машинально погладил кота, взял его на руки, прошелся по коридору, тяжко вздыхая. В первом зале было темно, и пахло сыростью. Вздохнув, гном уселся на скамью, и закрыл глаза, прижимая к груди довольного кота. Выслушав мелодию мурлыканья, печально посмотрел в зеленый глаз Биби.
— А ты что скажешь, мой друг? — тихо сказал он, — мягкий мой пушистый приятель, что ты думаешь об этом всем?
Биби медленно моргнул, потерся о щеку гнома. «Нашел с кем соревноваться, — словно в самом деле услышал от него Торин, — ты, повелитель Эребора, месяцами не бывающий дома, едва выживший и чудом спасшийся от смертельного недуга и тяжелых ран, хочешь соперничать с парочкой подростков. Или ты забыл, что не последний день живешь на белом свете? Так и будешь гнаться всю жизнь за тем, чего у тебя нет, или о чем ты пока не знаешь прямо сейчас? Куда же ты торопишься, обгоняя время, о жадный, чрезмерно любопытный владыка! Всему свое время; все исполнится, чего бы ты ни хотел, но умей ждать терпеливо. Не понял еще? Время выбирать — обладать или любить. И, двуногий ты мой питомец, не ошибись на этот раз».
Устроив Биби в своем кресле, Торин немного постоял у своей кровати, потом пробрался под одеяло, бесцеремонно потеснив уже занявшую его место Ранию. Не смог не вздохнуть с постыдным умилением, услышав ее уютное грудное похрапывание. Не смог удержаться, чтобы не прихватить поцелуем аппетитную складочку на талии, которая образовывалась, когда она, немыслимо изогнувшись в почти танцевальной позе, вытягивалась на кровати под его боком…
— Да, государь? — сквозь сон прошептала она. Торин потянулся, ложась рядом, и обнимая девушку. Сон совершенно развеялся.
— Ничего. Мне не спится. Привык к твоим травам, и теперь вот мучаюсь, отвыкая.
— Они больше не нужны, ваше величество. Вы здоровы.
— Знаю, — сказал Торин, утыкаясь в ее шею, и слегка закусывая мочку ее уха, — но теперь я думаю… а вот ты…
«Как, как сказать, как спросить, как дать понять… как самому себя понять… как не разорваться сердцу в ожидании ответа!».
— …здорова?
— Да.
— Смотри у меня, — выдохнул шумно Торин, крепче прижал ее к себе, — сейчас ты никак не должна болеть. Моя женщина должна быть крепкой и сильной, здоровой и плодовитой…
Рука его, лежащая на ее груди, встретила маленькую ладошку. Пальцы их переплелись. Мужчина и женщина молча смотрели друг на друга, с надеждой и тревогой, и каждый опасался нарушить тишину первым.
Говорить они, может быть, так и не научатся. И это к лучшему. Есть тысячи тысяч способов сказать все, что нужно, без слов. Какие, к Балрогу, слова, когда именно безмолвная любовь — то, что исцелило короля Эребора!
— Завтра, — наконец, произнес Торин, не отнимая руки, — завтра…
— Завтра, — едва слышно прошептала она.
— Завтра будет, — твердо закончил король.
И, с облегчением улыбнувшись, подался к изголовью и задул свечу.