Внезапно перед королем появился Биби. Рания замерла, сердце ее глухо стукнуло. Биби! Он спал, свернувшись, на вещах Торина — отчего-то кота привлекала возможность зарыться куда-нибудь и свить себе своеобразное гнездо, незаметно для окружающих. И, насколько Рания могла заметить, Торин удивился.
— Кот? — пробормотал гном, и кашлянул, — кот.
Биби сладко потянулся, зевнул, и уселся у ног короля, глядя тому в глаза без малейшего трепета, подобающего перед владыкой Горы. Типично кошачье поведение. Более того, он негромко мяукнул.
— Кот, — словно не веря своим глазам, повторил Торин, — ну конечно. Хочешь чего-нибудь?
Мяу. Рания замерла. Биби поднялся, подошел к ногам Торина, и немедленно обвил их своим длинным черным хвостом.
— Котик… у меня нет ничего. Иди сюда.
И, словно мало было того, что она уже видела, Рания с всевозрастающим изумлением разглядела, как король поднимает с пола Биби — а тот и вовсе не удивляется, словно именно этого и ждал — и задумчиво делает пару кругов по комнате.
— Пойдем, — услышала Рания, — поищем перекусить что-нибудь, что ли, котик.
Хлопнула дверь.
…
Может быть, именно случай с Биби в какой-то степени примирил Ранию с тем, что ей приходилось выносить, будучи служанкой Торина. А может быть, помогло то, что, заслышав его шаги, и готовясь к ежевечерним придиркам, она представляла, каким он был в детстве, в младенчестве — и тихонько хихикала, представляя сражение годовалого Торина с нелюбимой кашей и ненавистным купанием, например.
Так и протекала жизнь в Эреборе. Сытая и беспечная жизнь, единственным невыносимым элементом которой был Торин Дубощит.
Из редкого общения с девушками с кухонь она узнала о наследниках Торина — братьях Фили и Кили — чуть больше. Узнала, что старший, Фили, был ранен в битве столь сильно, что, скорее всего, уже никогда не сможет побороть хромоту, если встанет вообще, а раны его все время нарывают. И из-за этого отец его невесты, благородной Онии, отказался отпускать дочь в Гору, и старший наследник еще больше страдал от одиночества.
Младший же наследник и его образ жизни еще больше удивили девушку. Как и высокая женщина, закутанная в покрывало с ног до головы, мелькавшая в нижних ярусах у родников. Поначалу Рания решила, что ей померещилось.
— Это наша подгорная эльфийская дева, — усмехаясь, пояснила Сагара, управляющая дворцовой кухней, — ты не знала? Махал-могучий, из какой же глухомани ты прибыла, и до сих пор ничем не интересуешься, деточка!
Так Рания с удивлением и даже ужасом узнала, что под Горой в самом деле живет эльфийка, изгнанница своего народа — и ныне возлюбленная Кили.
— Она у нас немного не в себе, — вздыхая, тем не менее, без особого сочувствия, объяснила Сагара, — не разговаривает ни с кем, бродит, как призрак. О ней заботится только младший наследник — вот уж кто преданный юноша. Но ты будь осторожна: поговаривают, она из потомков Феанора, а от этого племени ничего хорошего ждать не приходится.
— Но как король допустил?.. — поразилась Рания.
— Не знаю подробностей, но кажется, она потеряла рассудок, когда спасала от ран Кили и сразу затем его брата, и за это заслужила приюта. Государь не одобряет, но… это долг теперь — позаботиться о ней. Кому, кроме него, она теперь нужна? Куда пойдет?
…Вечером, перед возвращением в покои, прогуливаясь вдоль глубокого родника, и наблюдая плавное волнение его прозрачных вод, и мерцание самоцветов на богато украшенном дне, Рания была искренне печальна. Похоже было, что в самом деле, над домом наследников Трора сгустились тучи, которые касались лишь их одних, словно счастье их народа питалось везением королевской семьи, и уже почти его истощило.
…
Но жалость и даже симпатия, зародившиеся к Торину Дубощиту, развеялись на следующий же день.
— Во что ты одета? — резко раздался над ней голос Торина, и Рания немедленно подскочила с пола.
Мужчина стоял над ней с выражением крайнего отвращения на холодном лице.
— И чем занимаешься? — он перешагнул через ведро воды и тряпки, грудой сваленные посреди просторной комнаты, — тебе больше нечего делать?
У владыки Горы Торина, как Рания успела заметить, было три настроения: отвратительное, скверное и злобно придирчивое. Сейчас он явно находился в последнем. Так и есть. Слегка споткнувшись, он отпихнул ногой попавшуюся на пути коробку мыла.
— Я хотела навести здесь порядок, государь.
— Для этого есть другое время! — бросил через плечо Торин, и оперся о свой стол, — она хотела…
Затем он обернулся, нахмурившись.
— Не смей появляться передо мной в таком затрапезном виде, — отрывисто приказал он, — я не желаю видеть в своем дворце ничего уродливого, грязного и бесполезного.
— Да, государь, — низко, еще ниже склонила голову Рания, и боком постаралась уползти из-под тяжелого взгляда короля. Но Торин отвернулся — и больше не смотрел в ее сторону.
На следующий день он вновь придрался к ее внешнему виду.
— Что ты на себя напялила? — буркнул король, очевидно, недовольный ужином, и искавший повода придраться.
— Цвета вашего величества, государь, — подавив тяжелый вздох, ответила Рания, начинавшая прозревать относительно правил игры в «беседу с королем».
— Что за кошмарный балахон! В таких люди казнят предателей и мужеложцев. И… — он нахмурился еще сильнее, прищурился, резко поднялся со своего места, ухватился за спинку кресла, — твои руки. Твои уши. Твоя шея.
— Государь?
— Они голые, — с отвращением вымолвил мужчина.
Рания невольно ухватилась за шею, не зная, куда деваться под взглядом короля.
— Почему ты ничего не носишь на себе? — упорствовал он в своем гневе, — своим видом ты оскорбляешь честь подданной Эребора! Неужели мои сокровищницы уже разграблены? Неужели не осталось хотя бы оловянной безделушки, чтобы…
Рания залилась краской, потрясенная собственной оплошностью. Украшения матери были давным-давно проданы, чтобы купить кузнечные меха и железо деду, но прежде Рания никогда не забывала о главном правиле приличия любой гномки, к какому бы беднейшему из сословий она ни принадлежала.
И вот, забыла. Не иначе, удар камнем по голове во время обвала в самом деле сделал из нее слабоумную дурочку.
— Убирайся с глаз моих, — устал, наконец, бушевать король.
Пятясь к дверям, и радуясь тому, что ежевечерняя пытка закончилась чуть раньше, краем глаза Рания заметила, что Торин оперся обеими руками о стол, и плечи его вздрагивают; его снова охватил приступ мучительной одышки.
«Должно быть, это были действительно страшные раны», против воли посочувствовала Рания про себя мужчине, уже засыпая.
…
Когда девочка с Предгорий появилась перед Дис в следующий раз, женщина отметила положительные изменения в ее внешности с большим удовольствием. По крайней мере, теперь она была причесана, достаточно отмыта, и сняла с ног эти ужасные опорки. Удивилась Дис тогда, когда девушка опустилась перед ней на колено — должно быть, после перелома это было очень больно, — и поцеловала край ее платья. Дис смутилась этому допотопному жесту в исполнении молоденькой гномки, одновременно почувствовав себя весьма польщенной.
— Поднимись, дитя, — потянула она Ранию вверх, — что случилось?
— Государыня, — не поднимая глаз, молвила девушка, — молю вас о снисхождении.
— Говори нормально, — поторопила ее Дис, — что случилось?
— Его величество Торин недоволен мной… — едва слышно выдавила из себя гномка, — но я не могу…