— Лечение помогает, если больной хорошо ест, достаточно спит и бережет себя, — ровно ответила Рания, — в наших краях… где я жила… у нас не хватало всего, что необходимо.
— Значит, если лечение подоспело вовремя, то исцеление возможно… Ты знаешь, зачем ты приехала сюда, девочка? — вдруг спросил Торин.
Кот на его руках все так же благостно мурлыкал.
— Чтобы стать невестой благородного младшего наследника Эребора, — тихо произнесла Рания.
— Все верно. Но пока ты ехала, младший наследник успел обзавестись маленьким эльфийским зверинцем, и теперь, будь я трижды король, ничего с этим поделать не могу. Поэтому моя сестра решила сделать тебя моей… женщиной.
Он помолчал, очевидно, не зная, что добавить к сказанному.
— Посмотри на меня, Рания, — попросил он вдруг севшим голосом, и девушка обеспокоенно взглянула в лицо Торину.
Печать скорби и изнеможения, казалось, никогда не покидала его. От кончиков седых прядей в роскошной гриве волос, до породистого крупного носа, от мускулистой шеи, до ворота рубахи, из которого то и дело выбивались густые волосы — тоже с проседью — все дышало вековой усталостью. Каждая черточка его могучей фигуры, его величественных жестов, все говорило о том, как нуждается король хотя бы в одной ночи сна, не омраченного напряжением болезни или опасением войны.
Залегшие под глазами тени и прежде незаметные морщинки выдавали уже немолодой возраст, но все равно, почему-то именно сейчас он показался Рании невероятно красивым.
— Теперь ты знаешь, почему желание моей сестры невозможно исполнить. Я умираю, — страшные эти слова он сказал так же просто, как если бы сообщал о желании поужинать, — Я болен уже давно. Это началось еще пятнадцать лет назад, но сначала… сначала это отступало на месяцы. Потом становилось хуже. Потом снова… Я не был с женщиной восемь лет. Видимо, так хочет Кузнец Предвечный, что нет ни одной тайны у королей, о которой не знал бы кто-нибудь еще. Наш удел — одиночество, так или иначе. Я не так плох, как несчастен, — почти шепотом произнес он, не меняясь в лице, — и тут ничего не поделать. Но я очень люблю свою семью.
Слово «люблю» отчего-то отозвалось едва уловимым эхом под потолком комнаты. Рания, которая прежде никогда не смотрела Торину в глаза так долго, теперь была заворожена мягким их блеском, когда он произнес это неожиданное «люблю».
Прежде ей казалось, он даже не знает такого слова, ни на всеобщем, ни на кхуздуле.
— И они меня любят, — продолжил Торин, — особенно Дис. Я часто жалею, что не умер сразу! — вырвалось у него, и Торин стукнул кулаком по подпорке кровати, — она бы отплакала своё, и все закончилось бы. И я… смерть в бою — это честь, но умирать медленно — так!.. в постели, немощным, слабым!..
Голос его сорвался, и Рания, не отдавая себе отчет в своих действиях, поймала его по-прежнему крепкую руку, и поцеловала ее. Торин замолчал, глядя на нее сверху вниз. Затем немного неловко погладил ее по коротким черным волосам.
— Дитя, — вздохнул он, — жаль, очень жаль. Бесконечно жаль, что я не увижу, как цветут в Эреборе такие, как ты. Как ты цветешь… иди.
Минуту или чуть больше она так и оставалась перед ним, не осознавая смысл его повеления, затем встала, и, поклонившись, собиралась уйти, когда тихо-тихо услышала за спиной:
— Не для меня.
И, поспешно затворив за собой двери, оставила короля в столь любимом им одиночестве.
Комментарий к Общие тайны
весь фик обещает быть готовым и выложенным в течение недели-полутора.
========== Новые надежды ==========
С недавних пор Дис заметила за братом странные новые привычки. Прежде он с утра и до позднего вечера встречался ей во всех коридорах Эребора, в залах, кузницах, в залах, которых восстанавливали, и на строительстве новых галерей. Теперь же, едва лишь пообедав на скорую руку где-нибудь возле сокровищницы у Глоина, он исчезал до утра следующего дня. И, когда ей сказали, что видели короля в библиотеке, за какими-то манускриптами, она не поверила.
— Кто-нибудь в этом королевстве может мне сказать, где искать нашего царственного владыку? — спросила она Кили, поймав его в кузнице. Сын утер пот со лба, и пожал плечами.
— Мне он не показывается.
— Все еще злится? — усмехнулась Дис, не желая признавать, что злится на младшего и сама, и именно потому и пришла, — может быть, у твоего брата?
— Фили сам сейчас не у себя, — спокойно ответил Кили, опуская молот на наковальню.
Дис замерла. Фили встал на ноги и вышел на прогулку! И она еще не знает об этом. Неужели, неужели он наконец-то выздоравливает? Узрев волнение матери, и видимо устыдившись его, Кили удержал ее, готовую бежать невесть куда и немедленно воочию убедиться в исполнении своих надежд.
— Он у аметистовых родников. Не хочет показываться тебе на глаза с тростью.
— Он сам ходит, — на глазах Дис выступили слезы, голос ее задрожал, и она зажала рот рукой, отворачиваясь.
Махал великий, она должна была видеть его немедленно. Ведь когда-то она учила его ходить в первый раз. Она помнила те дни, словно они закончились лишь вчера. Помнила копошение светловолосого мальчика у груди. Помнила его первый самостоятельный шаг, и то, как он на нее с гордостью оглянулся — и тут же плюхнулся, не удержав равновесие. А теперь радость была много больше. И как это было похоже на ее мальчика — ни слова не сказать матери! Фили всегда желал представать перед ней, лишь блистая успехами.
— Я написал Онии, — добавил Кили смущенно, — как думаешь, мы сможем как-то оправдаться, если увезем ее… не спросив ее родню? Она ему сейчас очень нужна.
— Кили, вот только этого не хватало, — отмела предположение мать, — от кого ты набрался этого? Похищение невест? Оставь это легендам. Хватит с нас твоей зазнобы и того, что она принесла с собой. Торин не скоро еще забудет тебе это.
Кили, поджав губы, отвернулся. Но Дис хорошо знала своего сына. Более того, разговор повернул именно в ту сторону, которая была ей нужна.
— Кстати, о твоей… эльфийке.
— Ее зовут Тауриэль.
— Я не видела ее три месяца. До вчерашнего утра. Ты ничего не хочешь мне сказать?
Кили вскинулся, глаза его блеснули испугом нашкодившего ребенка. Дис выразительно подняла бровь. Молодой гном потупился.
— Вот поэтому, — обходя его и торжественно усаживаясь на скамью, возвестила женщина, — сила Перворожденных и должна оставаться запертой в их лесах. И что понесло вас сунуться в этот гадюшник?..
— Мама!
— Восемьдесят три года я «мама»! — зашипела Дис, — а скоро стану бабушкой. Хотя — не стану; конечно, не стану. Она не разродится, а ты поседеешь от горя. Неужели в этой семье мало несчастий…
— Я не хочу об этом говорить, — твердо возразил Кили, и нахмурился, — я сам принимаю решения о том, что лучше для Тауриэль.
— Ты не можешь, — нажала мать, — потому что ты не знаешь, о чем говоришь. Ее надо отправить к эльфам. Если кто и сможет ей помочь, то…
— Я не буду это обсуждать! — повысил Кили голос.
Дис посмотрела на сына с сочувствием, и молча покачала головой. Ей хотелось его образумить, хотелось дать ему подзатыльник, хотелось отшлепать его, как в детстве. Но сейчас, как бы там ни было, на нее смотрел молодой мужчина, а не маленький мальчик, и сурово хмурился — точь-в-точь Торин. Сердце матери разрывалось при мысли о том неизбежном ужасе, с которым ее сыну предстояло столкнуться совсем скоро. Может быть, у эльфов это происходит как-то иначе? Может быть, надежда для остроухой все же есть?