Вот какими мыслями был занят его ум, когда он сидел, притулившись спиной к стене и обратившись лицом к двери и деревянному столу перед ней, в это, по его расчётам, позднее утро своего двадцать второго дня в белой тюрьме. Он всегда поступал так — завтрак, потом физические нагрузки, потом — спиной к стене, лицом к двери... В нём продолжала жить надежда: вот сейчас дверь откроется — полностью, целиком, а не только узенькое окошко внизу, через которое ему просовывали еду...
Он неисчислимое количество раз пытался сам открыть дверь — безуспешно. Ящики стола не содержали ничего, кроме запаха старого кедра и плесени. Томас проверял их каждое утро — а вдруг там непостижимым, волшебным образом что-нибудь появилось, пока он спал? Когда имеешь дело с ПОРОКом, ещё и не такое может случиться.
И вот он сидит, не отрывая взгляда от двери. Ждёт. Белые стены и тишина. Вонь собственного немытого тела. Всё те же мысли — о друзьях: Минхо, Ньюте, Котелке, немногих других приютелях, оставшихся в живых после испытаний в Топке. А ещё — где Бренда и Хорхе? Эти двое вообще исчезли из виду почти сразу же после спасения на «айсберге» — гигантском планолёте, забравшем их из пустыни. Харриэт и Соня, другие девушки из группы Б, Арис — что с ними?.. Он думал о Бренде — о её предупреждении тогда, когда он впервые очнулся в этой белой палате. Как это у неё получилось — разговаривать с ним напрямую в мозг? На чей она стороне?
Но больше всего он думал о Терезе. Томас никак не мог выбросить её из головы, несмотря на то, что его ненависть к ней росла с каждой минутой. Её последние слова, обращённые к нему, были: «ПОРОК — это хорошо», и, прав он или неправ, но для Томаса Тереза стала теперь символом этой ужасной организации. Каждый раз, когда он вспоминал о девушке, в нём закипало бешенство.
Наверно, эта злость была последней верёвочкой, удерживавшей его на краю безумия, пока он ждал. Ел. Спал. Бегал. Изнывал от жажды мести. И так ещё три дня. Один.
На двадцать шестой день дверь открылась.
Глава 2
Сколько раз Томас воображал себе этот момент — не счесть. Он в подробностях представлял, что сделает, что скажет. Кинется вперёд, вырубит вошедшего, вырвется наружу и — только его и видели! Впрочем, все эти лихие планы он строил лишь для того, чтобы хоть немного отвлечься. Он прекрасно сознавал, что ПОРОК ничего такого не допустит. Нет уж, ему придётся продумать всё до мелочей, прежде чем сделать свой ход.
И вот это наконец случилось — дверь с лёгким «пуф-ф!» приотворилась, а затем распахнулась настежь. Томас сам удивился собственной реакции: он не сделал ничего. Что-то подсказывало: между ним и столом возник невидимый барьер — как там, в большой спальной палате после побега из Лабиринта. Время действовать ещё не наступило. Пока.
Единственное, что он почувствовал — это легчайший толчок удивления: в комнату вошёл Крысюк — тот самый тип, что наставлял приютелей насчёт испытаний в Топке. Тот же длинный, унылый нос, глазки, как у хорька, волосёнки, зализанные на одну сторону — чтобы прикрыть недвусмысленную лысину. Та же смехотворная «спецовка», по выражению Минхо — белоснежный костюм. Тип ещё больше выцвел с момента их предыдущей встречи. Локтем Крысюк прижимал к себе пухлую папку, набитую измятыми бумажками — руки были заняты: он тащил стул с прямой спинкой.
— Доброе утро, Томас, — сказал он с принуждённым кивком. Не дождавшись ответного приветствия, тип закрыл дверь, установил стул за столом и уселся. Положил перед собой папку, раскрыл её и принялся ворошить бумажки. Дойдя до нужной, прекратил суету, возложил руки на документ, после чего изобразил на крысиной физиономии подобие улыбки и воззрился на Томаса.
Когда тот, наконец, заговорил, то это оказалось не таким простым делом — Томас молчал несколько недель, и поэтому его голос больше напоминал воронье карканье:
— Будет доброе, если меня выпустят отсюда.
На физиономии Крысюка не дрогнул ни один мускул.
— Да, да, конечно, я знаю. Не беспокойся. Сегодня тебе предстоит услышать массу приятных новостей. Уж поверь мне.
Томас навострил уши. В нём вдруг всколыхнулась надежда, и от этого ему самому стало стыдно — пусть только на одну секунду.
— Приятные новости? Вы же, кажется, отобрали нас для этих Испытаний за сообразительность. А теперь ты, выходит, меня за дурака держишь?
Несколько секунд Крысюк молчал, потом ответил:
— Сообразительность. Да. Кроме всего прочего. — Он снова замолчал и всмотрелся в лицо Томаса. — Ты вправду считаешь, что нам это всё нравится? Ты думаешь, мы наслаждаемся видом ваших страданий?! Всё имеет свою цель, и скоро она тебе станет абсолютно ясна!