— Выездная. В ЗАГС не поедем, — спокойно произносит Бестужев.
— Ты вообще меня слышишь?
— Слышу, — так же ровно бросает Глеб.
Глисты и памперс не произвели не то, что нужного эффекта, они не произвели вообще ничего. Ощущение, что передо мной не человек. Скала. И самое раздражающее то, что чтобы я ни сказала — его не смутить. Да, стоит признать, что такая тактика не работает. Не надо было это и начинать. Еще и ляпнула про еду. Надо вести себя спокойно.
— Ладно, давай поговорим серьезно.
— Я думал завтра, но хорошо давай сейчас.
— Зачем тебе в качестве супруги неходячая девица? — как можно спокойнее произношу я, сжимая ладони в кулак.
— Для продолжения рода, для чего же еще, — насмешливо бросает Бестужев, поднося ладонь к моим волосам. — Шутка. Разве ответ не очевиден, Соня? — качаю головой, пытаясь совладать с собой и не ударить его руку, копошащуюся в моих волосах. — Ну раз не знаешь, так разберемся в процессе семейной жизни.
— Я не стану твоей женой.
— Станешь и встанешь. Именно в таком порядке, — уверенно произносит Глеб.
— Ты мне мстишь, да?
— Мщу? — удивленно бросает Глеб. Причем его удивление не выглядит наигранным. — Поясни.
— Ты хочешь мне напакостить и запугать, и, возможно… поиздеваться в процессе семейной, так сказать, жизни за то, что…
— Ну, чего замолчала?
— За то, что оскорбила… тебя тогда… теми словами. Я знаю, что мужчины обидчивы и… забудь о том, что я тогда сказала, это неправда. Я просто пыталась тебя уколоть в ответ на твою речь… Забудь.
На мои вполне искренние слова Бестужев начинает смеяться в голос. Я не понимаю наигранно это или нет. Но смех буквально льется из него. Льется до тех пор, пока Глеб в очередной раз не хватается за ручки моего кресла. Переводит дыхание и уже вполне серьезным голосом произносит:
— Ты серьезно думаешь, что я буду мстить за слова, произнесенные обиженной девочкой? То есть ради какой-то там мсти я на тебе женюсь? — молчу, не зная, что ответить. — Тогда я тебе так скажу. Помнишь, ты как-то сказала, что ты — дура? Можешь не отвечать. По глазам вижу, что помнишь. А я сказал, что дура, которая признается, что дура, не такая уж и дура. Но теперь, пожалуй, соглашусь, ты все же она самая. Но ничего, при правильном подходе дурь из человека можно убрать. Возвращаясь к твоим и моим словам. Разница в том, что в тебе говорила обида, а я говорил правду. В тебе и сейчас она говорит. Ты меня винишь в том, что с тобой случилось? — переводит взгляд на мои полуоткрытые в сорочке ноги.
А я молчу, уткнувшись взглядом в свои руки. В действительности я не знаю, что ему ответить, я сама не знаю толком ответ на этот вопрос. Точнее понимаю, что виновата — я. Вот только каждому человеку хочется найти того, кого можно винить в своих проблемах.
— Нет. Не виню, — поднимаю на него голову. — Убери руки с моего кресла. Ах да, с твоего.
— Обязательно уберу руки с твоего кресла, когда договорим. Не хочу произносить вслух того, что уже говорил, но все же. Давай откровенно, Соня, ты ни тогда, ни сейчас не нужна своему отцу. Если тогда, имея большие возможности, ты могла со всем справиться сама, то сейчас — нет. За то время, которое ты находишься в этом доме после больницы, при правильном и нужном подходе, ты уже должна была сидеть не в этом кресле. И это огромный, жирный минус в сторону твоего отца. Как бы все у тебя есть, но как бы ничего и нет. И в глубине души ты это прекрасно понимаешь. Но как и другие вещи, не признаешь. Я не хочу с тобой конфликтовать. Нам надо с тобой дружить. Со мной ты встанешь, и не только, а с другими — нет.
— Меня всегда раздражали самоуверенные люди.
— Меня тоже.
— Очень смешно.
— Пока — нет. Но когда-нибудь обязательно посмеемся вместе. Ты весь наш разговор с твоим отцом слышала? Или только концовку?
— На весь разговор не успела, только на концовочку. Варя помешала.
— Молодец Варя, надо ей премию выписать. Ладно, можешь побеситься месяца два, это максимум. В сентябре ты точно отсюда переезжаешь. Не только из этого дома, но и из этого города. Так будет лучше, Соня. Пусть не сразу, но ты это поймешь, а со временем и оценишь.
— Бегу и падаю.
— Падать не надо. У тебя и так хватает синяков.
— А тебя совсем не смущает тот факт, что я тебя ненавижу?
— А почему он меня должен смущать? — невозмутимо бросает Глеб. — Вот, если бы я тебя ненавидел, это, возможно, было бы проблемой. А так… ненавидь. Это, кстати, одно из самых сильных чувств. Равнодушие куда страшнее. Оно убивает. Тебе ли не знать.