— А ты хотя бы попробуй. Не понравится — оставишь.
— Я сказала, что он мне не нравится, — по слогам повторяю я, но Варя меня в упор не слышит, более того, делает очередную раздражающую меня вещь, а именно — подносит ложку к моему рту. — Если ты до сих пор не заметила, у меня не фурычат ноги, а не руки! Убери от меня ложку. Я сама в состоянии съесть суп, — зло проговариваю я, от чего у Вари, наконец, появляются эмоции на лице.
Она нехотя, но все же выливает содержимое ложки обратно в тарелку и спокойно дожидается моей добровольной дегустации. С каким сожалением я беру эту ложку — не передать словами. Демонстративно кривлю лицо, как только на рецепторах оседает грибной вкус. Как же вкусно, черт возьми.
— Невкусно, — брезгливо произношу я, ненавидя себя еще больше за эти лживые слова. — Еще и жир плавает сверху. Кто его готовил?
— Я. И там нет жира. Это всего лишь ложка сметаны. Сонь, — шумно выдыхая, произносит Варя. — Ты понимаешь, что на одном шоколаде человек долго не протянет? Как ты не понимаешь, что тебе надо хорошо питаться? Ты за последний месяц не просто так похудела. Так не едят нормальные люди. Откуда твоему организму брать энергию? Ты поэтому и перестала заниматься. Неужели тебе не хочется встать на ноги?
Много вы тут все понимаете и знаете чего мне хочется, а чего нет. Не знаю почему я стала такой скрытной. После окончательного возвращения домой из клиники, я ничего не утаивала от домашних и, напротив, на каком-то энтузиазме делилась своими, если так можно сказать, успехами. Вот только не увидев должной поддержки, поняла, что об успехах говорить никому нельзя. Даже самым близким. Для тех, кто не в теме — это не успех. Это как трехсоткилограммовый человек сбросит пять килограмм. Для него — это начало пути, успех. Для окружающих — косые взгляды. Мол, чего ты тут радуешься, туша, у тебя еще впереди двести пятьдесят килограмм. То же самое и у меня. В какой-то момент, мне стало проще, чтобы окружающие считали меня ленивой и забившей на все особью. Да, мне было удобнее и в какой-то степени выгоднее подговорить моего инструктора, что для всех я — не занимаюсь. Мне повезло. Моя инструктор оказалась лояльна ко мне и моим причудам. Поняла, что я очень остро реагирую на равнодушие домашних. И в принципе болезненно воспринимаю неудачи в восстановлении. У меня есть черное и белое, никак не научусь видеть оттенки. Я знаю, что на самом деле никто из моих родственников не верит в мое полное восстановление, ну, разве что, один человек, для которого я собственно и стараюсь. Правда, он мне и не родственник, хоть и на словах сводный брат. Мой Сережа. Правда, и тут загвоздка, он — не мой, и никогда им не был. Я ему и с красивыми, и здоровыми ногами-то не была нужна, а сейчас и подавно. Но что бы между нами ни происходило, он единственный, кто искренне хочет видеть меня здоровой и счастливой. Хотя, кажется, и Варя ко мне прикипела, или я просто хочу в это верить. Почему-то в искренность домочадцев верится с трудом. Видеть их укоризненные взгляды, равно как и подслушивать разговоры младшей сестры, что «эта инвалидка все равно не встанет» — мягко говоря, неприятно. Вот поэтому для них — я ленивая, забившая на себя особа. Так лучше. Стоит признать, что в душе я все еще ребенок, который надеется в один день встать, пройтись гордой походкой перед ними всеми, еще и каблуками постучать, чтобы все ахнули. «Не ждали? Думали я только конфетки ем и мочусь под себя? А вот и нет». Но в чем-то Варя определенно права. Последний месяц я не симулирую лень и не подговариваю инструктора помалкивать. Я действительно в основном лежу и слушаю глупые женские романы. А все потому, что моя голова не дает мне нормально жить. Сначала ноги, теперь голова. Умом понимаю — она не может так сильно болеть просто так. А значит и с ней полный капут. Как бы я ни старалась отмахнуть от себя навязчивые мысли, что это рак, они все равно возвращаются. И перед глазами моя знакомая из восстановительного центра — Марьянка, которая точно так же училась заново жить, как и я. Да не научилась. Сначала разрывающаяся от боли голова, потом моментальное падение зрения. Трудно выговариваемое название опухоли и полное отсутствие хэппи-енда. Точнее, конец, только без хэппи. Успокаиваю себя только тем, что у меня все в порядке со зрением. Ведь в порядке? Вот только все равно в голове этот ужасный диагноз. Я слишком мнительна. И труслива. Лучше не знать. Пока нет диагноза — нет проблемы. А с такой болезнью, если она действительно у меня есть, я все равно не жилец, на какой бы стадии это не было найдено и сколько бы денег не было в кармане. Меньше знаешь — крепче спишь.