— Можно подумать, тебя в свое время кто-то просил вдаваться в детали моей работы и давать свою оценку.
— Не путай небо с землей. Я в твоей работе понимал больше, чем ты.
Самое неприятное, что сказать мне на это совершенно нечего. Понимал. Вместо этого я задаю вполне резонный вопрос.
— Неужели ничего нельзя было сделать?
— Всегда можно что-то сделать.
— А ты почему не сделал?
— Потому что я своего лишаться не намерен. Мое — только мое. Не для этого я столько работал, чтобы кому-то отдать. В этом и есть «что-то сделал».
— И когда это все случилось? — растерянно бросаю я.
— Через пару дней после твоей аварии. На самом деле в этом всем есть большие плюсы. Например, как самоликвидация некоторых людей. Или, например, в ограниченном пространстве, когда у тебя вроде бы есть все необходимое, мозг работает по-другому. Идеи фонтанируют. Ну и самое главное, взять твоего папулю за глютеус максимус — истинное наслаждение, — смотрю на него как на ненормального, совершенно не понимая, что он имеет в виду. То ли мой мозг атрофировался из-за внезапного осознания, что Бестужев точно не врет — папа его подставил, то ли от того, что теперь я понимаю почему в кабинете Глеб вел себя так нагло и уверенно.
— За что взять папу?
— За большую ягодичную мышцу.
— Ясно, — что ничего не ясно.
— Да за жопу, Соня. За жопу. Он-то думал, что я надолго, а оказалось нет, да еще я теперь и с козырями. Буду твоего папу как куклу за ниточки дергать. Влево, вправо, назад, вперед. Не послушался — расстрел. Шутка. Про последнее шутка. Обойдемся без жертв, — сказать, что такого я не ожидала — ничего не сказать. Внутри меня в очередной раз просыпается жуткая обида на папу. — Заметь, ты сама затеяла этот разговор. И чтобы ты до конца понимала — теперь твой отец может в одночасье лишиться всего. Надеюсь, тебе не надо объяснять, что за этим может последовать. Вот тебе еще один стимул поскорее подняться на ноги, чтобы ни от кого не зависеть. И да, не надо сейчас ничего говорить. Молчание — почти всегда золото. Будь умнее и из всего сделай для себя не только выводы, но и выгоду. Олег, — резко переводит от меня взгляд. — Сделай, пожалуйста, чуть тише.
Тише…выруби, к чертовой матери, эту гадость. Так и хотелось сказать это вслух. Только вместо этого я молчу. Молчание же — золото.
Привести меня в парк, уложить на какое-то сиденье, отдаленно напоминающее шезлонг — странное решение. Я бы сказала, очень странное. Да, не могу не признать, что вокруг красиво. Но пруд и кормящий уток Бестужев — это что-то даже более ненормальное, чем то, где он провел два с лишним года. Никогда у меня не было и мысли залезть в чью-то голову. А сейчас я бы, пожалуй, пожертвовала мизинцем на ноге, чтобы залезть в его черепушку. На кой черт я ему сдалась — ответ так и не придумала.
— Почему ты не выходишь на улицу? Лето в кой-то веки теплое, — вдруг интересуется Глеб.
— Потому что мне это неинтересно.
— Через пару месяцев я не буду спрашивать, что тебе интересно, а что нет. Есть слово надо. Есть еще не хочешь?
— Нет, — спокойно отвечаю я, пропуская мимо ушей первую фразу.
— Пить?
— Нет.
— Не хочешь или нельзя?
— Не хочу.
— А что хочешь? Только без произнесенных имен на букву «С».
— Хочу залезть тебе в голову и узнать на кой черт я тебе сдалась. Устроишь?
— Женщинам лучше не знать, что творится в голове у мужчины. Равно как и наоборот. Поэтому нет — не устрою.
— Я не верю в твой альтруизм.
— Мне до альтруиста, как до неба. Я — эгоист.
— Вот так прям стало понятнее. А у тебя вообще есть родственники?
— А чего это ты вдруг заинтересовалась мною?
— Да прям заинтересовалась. Просто надо знать с кем делить имущество после росписи. Ну если ты того.
— Того?
— Помрешь раньше меня.
— И не надейся, у меня четкая и длинная линия жизни.
Плакать надо бы от происходящего абсурда и от того, как все сложилось, а мне почему-то весело. Я вполне реально смеюсь.
— Рад тебя видеть такой, но от чего ты смеешься?
— Ты реально веришь в какие-то линии на руке? Ты?
— У меня было много времени. Я развлекался как мог, — вполне искренне улыбается Бестужев. — Хорошо изучил линию судьбы. И все сошлось.
— Это как?
— Все просто, — пододвигает ближе надувное кресло и садится впритык ко мне. — Вот смотри, видишь эту линию, она короткая и от нее отходит еще много маленьких линий, — демонстрирует мне свою ладонь.
— Вижу, ну и?
— Это линия судьбы.
— Какая-то жопная у тебя судьба.
— На самом деле я тоже так подумал, пока хиромант онлайн не интерпретировал это по-другому.