— Гормоны шалят, да, Соня? Хочешь помогу тебе расслабиться?
— Ты совсем конченый?! Только тронь меня, — приподнимаю на него голову.
— С тобой даже пошутить нельзя, София Викторовна. Хотя… я не шучу.
— Пошел вон отсюда.
— Пластинка заела? — кажется, он хотел сказать что-то еще, но вошедшая с веником Варя его отвлекла. — Я сказал, что уберу сам. Иди, Варя, и закрой, пожалуйста, за собой дверь.
Шумно вздыхает, как только Варя выходит из комнаты и принимается рассматривать осколки.
— Ну, будем считать, что это на счастье, — приподнимает большой осколок с пола и садится на кровать. — А вы не повернетесь ко мне передом, ваше величество? Я не привык разговаривать со спинкой кресла.
Нехотя разворачиваюсь к Бестужеву. Развернулась я не слишком удачно, а точнее слишком близко. Так, что мы касаемся друг друга ногами. Только я хочу отъехать немного назад, как Глеб меня останавливает.
— Держи.
— Ты о чем вообще? — берет мою ладонь и вкладывает в нее осколок стекла.
— Пусти мне кровь. Обхвати осколок и всади мне его в руку. Если тебе полегчает, сделай так, — я бы сказала, что шутит, но нет. Более того, голос у него сейчас злой. — Но желательно не там, где сгибаются пальцы. На сгибе будет долго заживать. А мне тебя еще на руках носить.
— Скажи мне, что нужно сделать, чтобы ты от меня отстал? Правда, Глеб, ну скажи. Ведь ты человек, пусть и с колоссальной выдержкой. Но ведь человек, пусть и самый безэмоциональный на свете, — на мои слова Бестужев лишь усмехается.
— О, да, Соня, я очень безэмоциональный. Знала бы ты насколько, — закусывает губу, качая головой. — Все, что ты скажешь и сделаешь не изменит моего желания и решения. Я ведь не делаю тебе ничего плохого, чего ты так бесишься?
— Почему я бешусь? Наверное, потому что моей единственной радостью в жизни являются мечты встать и Сережа. Первое мне уже кажется чем-то несбыточным. Второе было всегда, пока не появился ты. Это после твоего приезда он не пришел. После тебя! Ты сказал ему что-то. Ты или папа.
— Я не говорил с твоим братом, — спокойно произносит Глеб. — И твой отец тоже.
— Он мне не брат!
— Да мне плевать кто он.
— Заметно. Я слышала ваш разговор с папой в кабинете, где ты сказал, что его не должно быть в моей жизни. Дословно я не помню, но смысл был такой. Не принимай меня за дуру. И какое совпадение — после твоего приезда Сережа ко мне не пришел!
— Еще раз — я не говорил с твоим братом. И твой отец тоже. Пока не говорил. У тебя же есть мобильник. Возьми и позвони ему. Или ты трусишь узнать, что он не пришел по своей воле? Он взрослый мужчина со своей личной жизнью, ты всерьёз думаешь и надеешься, что когда-нибудь он придет, заберет тебя к себе и ты заживешь с ним счастливой жизнью? Ну, Соня… не разочаровывай меня. Если бы он хотел, он бы сделал это с самого начала. Да и на его месте я бы поступил точно так же. Ты для него — сестра. Просто сестра. Сколько же нужно времени, чтобы ты это поняла?
— Встречный вопрос, а сколько тебе нужно времени, чтобы ты от меня отстал?!
— Ты сравниваешь разные вещи. Ты себя разрушаешь, а я своим желанием тебе помочь и получить тебя в законные супруги — нет. В этом наша принципиальная разница. Моя настойчивость имеет смысл. Твоя глупость в отношении брата — нет. Ну что, ты надумала воспользоваться осколком? Если да — то оберни его в салфетку, чтобы не пораниться, а потом всади мне в руку.
— Ты псих.
— Ты даже не представляешь насколько. Ну что?
В действительности я бы всадила ему не только осколок в руку, но и что-то еще более весомое. Только остатки здравого разума все же остались в моей голове. Именно поэтому я отложила осколок на прикроватную тумбу.
— Ты всегда так красишься и наряжаешься по пятницам? — вдруг интересуется Глеб.
— А тебе какое дело?
— Мне не нравится, — как ни в чем не бывало бросает Бестужев и тянется к прикроватной тумбе.
— Ах да, ты же и в косметике знаток.
В следующий момент поддевать этого мужчину мне больше не хотелось, просто потому что он крепко обхватил мое лицо одной ладонью, второй же с усилием начал стирать помаду с моих губ с помощью влажной салфетки.
— Ты совсем больной?! — невнятно кричу я, впиваясь ногтями в его руку, но Бестужев совершенно никак на это не реагирует, продолжая стирать помаду.
— Отвратительная помада. Мужчины вообще не любят этот элемент косметики. Хотя, о чем я, откуда тебе знать про мужчин, — отпускает мое лицо и я тут же бью его со всей силы по руке. — Кстати, браслет на твоей руке еще более ужасен, чем помада. Громоздкий и безвкусный, словно я навестил бабку в деревне. Надо его выбросить, к чертовой матери, — я даже не успела отойти от стирания губ, как в одно касание он сорвал с моей руки браслет.