— Куда ты? — крикнул ей в след Адам.
— Спасать мир!
Габриэль неспроста припарковалась на Кловер-стрит, 18. По этому адресу, если ВУС не наделала дел, проживала лучшая подруга Габриэль — Розетт Смит или, как её называли практически все, — Роуз.
Роуз — рослая девушка, с кучерявыми каштановыми волосами, большим ртом и широким лбом. Она находила свое отражение в таких выражениях как «плечо, в которое можно поплакаться» и «рука помощи» — лучше подруги и пожелать нельзя! Они с Габриэль были знакомы, как говорится с пелёнок, с пелёнок малютки Саманты — кузины Роуз, в семье которой Габриэль долгое время подрабатывала няней.
Итак, если кто-то и заметил странность, то это, наверняка, Роуз. Сказала себе Габриэль, шлепая по асфальту избитыми кедами. И неважно, что это за странность — пришествие Христа или аномально резкий скачек цен в магазине одежды. Ничто не ускользнет от острого глаза Роуз!
Одноэтажные дома в этом районе разили уютом прованса. В отличие от большинства станвеллских зданий, эти — имели желтые и зелёные крыши, что выделяло их на фоне бесцветных дорог и магазинов. Примечательнее всего они смотрелись весной, летом и в начале осени, когда краски природы были особенно колоритны.
Прежде чем зайти на порог, Габриэль прозондировала обстановку внутри дома через окна. Свет был погашен во всех комнатах, и из-за стен не исходило ни звука. Габриэль постучала раз, постучала второй, но, как она и думала, приветствовать её никто не спешил.
Тогда девушка поискала номер Розетт в телефоне и позвонила. Звонок тоже остался без ответа: «Охайо, это Роуз. Оставьте своё сообщение после звукового сигнала: Буп».
" Привет, Роуз, это Габб. Не пугайся, я позависаю у тебя дома, пока ты не придёшь. Мне нужно с тобой обсудить кое-что важное. И да, сгоняй в магазин, я с утра ничего не ела и собираю опустошить твой холодильник! Люблю. Целую».
— Что ж, Роззи, — хмыкнула она, — по-крайней мере, твое чувство безопасности по-прежнему на высшем уровне.
По-хозяйски осушив полбутылки газировки, стянув неначатую пачку медовых хлопьев из шкафчика на кухне, девушка уселась в гостиной. Там она и задремала.
Ей снилось, что она идет по пустой дороге Уиллоубрука, и стволы, точно обожженные ноги, маршируют во тьме. Гомон их шагов заставлял землю вздрагивать, но почему-то во сне это не сильно беспокоило девушку. Габриэль с черепашьей скоростью плыла вперед, утопая кедами в густом тумане. Призрачные белые рыбки выныривали в воздух и вновь исчезали, сплетаясь между собой, как завитки сигаретного дыма.
— Габриэль! — Кто-то позвал её по имени. Габриэль знала этот голос — раскатистый и звонкий, полный любви к жизни. Если бы у улыбки был голос, то он звучал бы именно так.
— Тётя Мэй! — обрадовалась девушка, и как только она это произнесла, белый туман закопошился и воплотил в себе фигуру — высокую и плечистую, с короткой стрижкой, но явно женскую. На ней была та же одежда, в какой запомнила её Габриэль: широкие лоснящиеся брюки цвета бордо с высокой талией, шёлковая блузка приглушённого бежевого оттенка и многочисленные браслеты на запястьях.
Габриэль! Ты опять надела эту сатанинскую футболку! — покачала головой тётя Мэй. Её лицо уже почти сформировалось, и Габриэль увидела, как губы, смачно разрисованные вишневой помадой, разомкнулись. — Тебе не идёт такой стиль одежды, тебе же не четырнадцать лет! Неудивительно, что тебя никто не воспринимает в серьёз. Под «никто», дорогая, я подразумеваю людей мужского пола.
Габриэль стояла с полураскрытым ртом, наполовину улыбающимся, наполовину — искривленным. Несмотря на двоякое чувство, закравшееся в её сердце, Габриэль совершенно искренне набросилась на тетушку с объятиями
— Ох, тётя Мэй! На какой-то короткий миг я подумала, что ты умерла. Но вот ты здесь, передо мной — живая и здоровая.
— Я всегда с тобой, Габриэль. Ни в это мире — так в том, ни в том — так в этом.
В памяти девушки будто щелкнул переключатель. Она в смятении разглядывала туман за спиной тётушки, который всё сгущался, и сгущался, поднявшись уже до колен, и всё никак не могла растолковать — что здесь не так?
— Прощай, Габриэль, — сказала женщина, отлепляя племянницу от себя. Она держала ладони на плечах Габриэль и улыбалась одними глазами.
— Ты уже уходишь? Та скоро?
— К сожалению, мне пора.
— Снова этот Говард? — нахмурилась Габриэль. — Побудь ещё немного, прошу! Мне почему-то кажется, что мы с тобой нескоро увидимся, а даже если и увидимся, то… неправильно.
Но тётя Мэй уже начала исчезать, выцветая и растворяясь в белом тумане. Последней исчезла её улыбка.