— Я сказал… хорошо, Эдвард. Я готов уделить тебе минуту своего бесценного времени и ответить на твои глупые вопросы, если это обеспечит мне дальнейшую неприкосновенность моих личных границ…
Любой другой нормальный человек на месте Эдварда впал бы в ярость от предъявленных требований и стал распинаться о том, не обнаглел ли пришелец часом, заявляя о личном пространстве в стенах чужого дома! Но Эдвард был слишком мягок по натуре и слишком неприхотлив в обращении с собой.
— Ты… Что ж, — проглотил он ком, — я… я думал это будет сложнее… Тогда…
— Будешь так медлить, и я передумаю.
— Погоди секунду! — Эдвард встал и убежал вверх по лестнице.
Топот. Скрип двери. Тупой удар. Ругань. И снова топот. Эдвард ворвался на кухню с блокнотом и ручкой. С ними же он запыханно сел на табурет и так и уставился на Ацеля, за время его кросса не сменившего свою позу и отсутствующее выражение на лице.
— Так! Я готов! — собрался он, снимая колпачок с ручки.
Ацель закатил глаза. К счастью, под чёрными очками этого было не видно.
— Первый вопрос, — начал Эдвард своё интервью. — С какой ты планеты?
— С Сондэса, — коротко и без предисловий ответил пришелец.
— Где это?
— В галактике Спруд.
Эдвард промычал «угу» и черкнул в блокноте пару пометок.
— Что ты делаешь на Земле?
— Ищу кое-кого.
— Кого?
— Кое-кого неземного происхождения...
— Ты из космической полиции?
Ацель оскорбленно опустил брови:
— Пф, нет, конечно! Я… — покрутил он запястьем, сочиняя ложь, — скажем так… работаю на себя, не от кого не завишу!
— Что-то типа частного сыщика?
— Пожалуй, это определение мне подходит.
Эдвард активно водил ручкой по странице, фиксируя каждое услышанное слово с видом профессионального журналиста.
— Получается, ты ищешь преступника, так?
Ацеля этот вариант привлек:
— Да! — без раздумий утвердил он предположение Эдварда. — Так и есть. Я частный сыщик и ищу преступника. Очень опасного преступника! Даже двоих!
— Они тоже из космоса?
— Именно.
— И что им потребовалось от землян?
Ацель и не думал сходить с тропы лжи, он уже протоптал её достаточно, чтобы звучать правдиво.
— Они странствуют по мирам, воруют разумные формы жизни и продают их в рабство на мёртвые планеты! — выпалил Ацель со злостью, чью искренность невозможно было подвергнуть сомнению. В гневе он долбанул кулаком по столу, позабыв о хрупкости склянок и бутылей.
— Какой кошмар! — взволновался Эдвард. — Почему ты мне сразу не сказал, что всё настолько серьёзно? Они могут похитить кого угодно?..
— Ага… — На этом Ацеля немного отпустило.
— И даже Пенни?
— Кто… такая Пенни?..
Эдвард так завёлся, что покрылся красными пятнами.
— Мы обязаны их остановить! — возгласил он, прослушав вопрос.
Ацель был удовлетворён своей ложью, но не эмоциональностью, на которую та вывела Эдварда. Пришелец не любил шум, в том числе слезы, крики, смех и всё в этом роде. Они изматывали его, высасывали из него энергию.
Жилы за воротником его рубашки вздулись, и он зашипел — очень грозно и очень… по-змеиному?
Эдвард застыл, кровь отлила от его лица так резко, что после яркой краски на щеках он стал выглядеть также бледно, как и Ацель.
— Не обращай внимания! — хрипло и совсем невесело посмеялся пришелец. — Нервы…
— Да, извини…
Эдвард приумолк и задумчиво возвратился на табурет.
Ацель проникся обуявшей квартиру тишиной и медитативно выдохнул.
— Вот для этого мне и нужна была химическая лаборатория, — сказал он. — И твоя кровь.
Эдвард метнул на него вопросительный взор.
— Мой последний эксперимент показал, что одно из веществ, которым я надеялся обезвредить врага, не работает так, как должно. Поэтому мне важно отыскать погрешность, — объяснил Ацель, пока юноша не озвучил вопрос.
— Ладно… Я понял.
— Молодец! — Ацель улыбнулся и снова вооружился шприцом.
— А это обязательно? — с опаской посмотрел на иглу Эдвард.
— Да! — уверил его пришелец. — Ты же хочешь спасти мир?
Ацель уже добрых шесть часов колдовал над лабораторным столом, сходя со стула только, чтобы подогреть пробирки над электрической плитой. Все результаты он записывал в блокнот, позаимствованный у Эдварда — как всегда без разрешения.
В течение дня юноша захаживал к пришельцу, чтобы проведать его и подкормить своё любопытство. Он так и не смог разобрать ни одну известную ему химическую формулу среди писанины из смешных символов и незнакомых букв. Побудить Ацеля к диалогу оказалось не менее трудно, чем вникнуть в его эксперимент. Когда скука превратилась в мор энтузиазма, а Ацель в сотый раз проворчал: «Не мешай!», Эдварду не осталось ничего другого, кроме как уйти к себе в комнату на второй этаж и засесть за гитару.