На этой мысли Эдвард кашлянул. По ноздрям шибанул запах гари.
Эдвард так и подскочил:
Выкрикивая имя пришельца, юноша задубасил кулаками по двери, поскольку эпицентром дымления, очевидно, была его квартира.
— Ацель!
— Что-то ты быстро! — В фартуке на рубашку, с рукавами, закатанными до локтя, пришелец стоял за распахнутой дверью с чёрной как уголь сковородкой в руках и дымящимся ещё более чёрным нечтом на ней — верным источником гари. Выглядел он таким спокойным, будто ничего чрезвычайного не случилось.
Эдвард пролетел мимо него на кухню, чтобы выключить плиту и открыть настежь окна.
— Что ты... здесь устроил? — через кашель спросил он.
— Готовлю ужин. Как ты и сказал.
Эдвард скосил глаза с его фартука, запудренного мукой, к стопке черных блинов на тарелке, лежащей на освобождённом от лабораторных инструментов кусочке пространства стола.
— Что это?!
— Капкейки!
Ацель перевернул сковородку, и очередной так называемый «капкейк» плюхнулся к своим уродиливым собратьям. Крутанув сковородой, точно мечник клинком, он объяснил:
— Я нашёл рецепт в интернете. По-моему вышло неплохо. Хотя я ещё не пробовал. — Пришелец замолчал, ожидая восхищения, ну или на крайний случай — похвалы.
Хватившись за голову, Эдвард опустился на стул. У него не было ни сил, ни желания комментировать стряпню Ацеля. С другой стороны, при взгляде в наивное лицо пришельца, в слова Пенни верилось все меньше.
— О, так вон где он был! — воскликнул Ацель, когда с потолка отлип пласт сырого теста и упал ему в ноги. — Хм. Как там говорят? Первый блин всегда комом?
У Эдварда на губах мелькнула улыбка, но он её тотчас стёр.
— Как прошло свидание? — поинтересовался Ацель, ставя чайник на плиту.
— Ты знаешь, что ужасно. Зачем спрашиваешь?
— Что ж, твоей вины в этом нет.
— Нет, — согласился Эдвард. — Потому что это было не свидание.
— М? — Ацель вооружился метлой, чтобы прибрать за собою творческий беспорядок. Ну хоть что-то он делает по-человечески!
— Пенни в курсе, кто ты такой.
— Прости?
Эдвард пожевал большой палец руки, нервничая.
— Я думаю, она подозревает меня в том, что я общаюсь с тобой. Ты уверен, что не сталкивался с ней ранее?
Ацель насторожился. Когда он не дурачился и не глупил, в нём просыпалось что-то мрачное, что-то, отчего будто уплотнялись все тени в округе.
— Даже если она видела нас, с чего бы ей вообще задаваться вопросом — человек я или нет?! Физиологически я ни чем не отличаюсь от людей! — взъярился он, сжимая метлу и ударяя кулаком по столешнице. — Ей сдал меня кто-то, кому известен не только мой облик, но и мое происхождение! Проклятый агентишка!
— О каком ещё агенте ты говоришь, Ацель?
Пришелец выдохнул гнев и сменил грозный тон на мягкий и уветливый, чтобы его ложь, в которой он погряз уже по самое не балуй, была более звучной, и оттого больше брала наивного Эдварда на веру:
— Предводитель тех самых злых инопланетян, про которых я тебе рассказывал и на которых я веду охоту во благо мира. Из того, что ты сказал, могу предположить, что они подчинили себе Пенни и через неё пытаются воздействовать на нас.
Ацель не просто так сделал упор на способности «злых инопланетян» контролировать людей. В связи с происшествием в Станвелле теория «подселения» у местных была популярнее всего. И это при всём при том, что, фактически, тем, кто управляет чужими мозгами, является как раз таки он сам. Как только опыт с формулой, над которой Ацель так долго бьётся, увенчается успехом, ему ни в чем не будет равных: как минимум среди безоружных и слабовольных землян. — Они будут искоренять человечество до последней живой души! — продолжал он мелодраматичные восклицания. — Ты же не хочешь стать следующей жертвой, м, Эдвард?
А Эдвард, между делом, стоял, вперив на товарища неуверенный взор, не вступая в спор, но и не выражая согласия. Такая реакция Ацелю не понравилась. Чтобы растормошить юношу, пришелец вздернул того за плечи. — Эдвард, посмотри мне в глаза и ответь: ты доверяешь мне?.. Эдвард?
— Я бы с радостью… — потупился тот, чтобы следом вскинуть взгляд на взволнованного пришельца. — Я бы с радостью заглянул тебе в глаза, Ацель, но…
— Но?..
— Ты ведь всё время прячешь их за тёмными очками.
Чёрные перчатки заскрипели, сминая плечи Эдварда. Весьма резонный мотив — ничего не скажешь! Обычно Ацель блестяще владел своим языком: тот никогда его не подводил. Разглагольствуя ни о чем, он частенько выкручивался из казалось бы безвыходных ситуаций. Заболтать врага до смерти и навешать лапши на уши «псевдо-товарищу» было для Ацеля лучшим орудием самозащиты и способом выживания в суровом непостоянстве странствований в космосе. Почему же именно сейчас он не находился в словах?