В воспоминаниях о семье улыбка Габриэль завяла, а лицо стало бледнее, чем молочная пена.
— Ты в порядке? — глянул на неё сверху Адам. Он как истинный солдат не чувствовал неудобства в том, что ему не предлагают присесть.
— Не знаю. — Габриэль отпила ещё немного молока и снова обтерла рот. — Сегодня днём, когда я пыталась поспать, мне приснилась Роуз. Ну помнишь, та моя подруга, которая в этом мире умерла и в чьей смерти винит меня её мать?
Веки медитативно сомкнулись, чтобы реальность не портила картину сновидения. Так, восстанавливая из обрывков сон, Габриэль диктовала его Адаму:
— Мне снилось, что она кружится на краю крыши и хохочет, подолы золотистого платья, которое она надела специально на вечеринку в честь своего дня рождения, весело гуляют по ветру. — Габриэль сморщилась — сон разлетался у неё перед глазами на фрагменты. — Затем я увидела на её груди свою руку. Боже мой, Адам, а что если это и в самом деле я её убила?
Осколок видения царапал сердце девушки, точно острая бритва.
Искусственно завитые кудри вздымались волнами, петляли во все стороны на высоком лбу Розетт Смит, когда та обрамила своими пальцами запястье лучшей подруги. Толчок, шелест платья — и на крыше уже нет никого и ничего, кроме дрожащей руки Габриэль.
— Роуз из моего сна… она… она — другая… — заключила девушка, сумевши вырваться из страшного видения. — Моя Роуз в двадцать лет испортила себе волосы обесцвечиванием, с тех пор отрастить длину у неё не получалось — концы всё время ломались. И всё же отказаться от пепельного блонда она не смогла. Она считала, что её натуральный оттенок ей не идёт. Но Роуз из сна имеет длинные русые локоны. Я специально сейчас подняла весь архив фотоснимков на телефоне и нашла наши совместные. Видимо, проблемы с самооценкой у меня в обоих мирах (не люблю фотографироваться!), поэтому таких снимков обнаружилось всего три — один с последнего Рождества, а второй, самый старый — был сделан на комик-коне. Я вышла нём просто ужасно, и Роуз долго смеялась!
Адам улыбнулся — не осознанно. Просто губы Габриэль тронула милая улыбка, и он не мог не ответить тем же.
— Потом и мне стало смешно, я не стала его удалять как доброе воспоминание. В телефоне из моего мира есть точно такие же фото, отличаются лишь одежда и детали обстановки. И только третий снимок я не помню… — Габриэль нахмурила лоб. — Селфи у меня дома. На всех этих трех фото Роуз именно такая, какой предстала мне во сне! Но как я могу помнить то, что никогда не делала и не видела?
— Очень просто, — закончил самокопание подруги Адам.
Габриэль подняла на него глаза:
— А?
— Очень просто, — повторил Адам и объяснился: — Твоё нынешнее тело принадлежит сознанию другой Габриэль, логично, что мозг, как физическая структура, хранит в себе память о её жизни. Твоё сознание блокирует остатки чужих воспоминаний, тем самым препятствуя их наложению на твои и позволяя тебе не сойти с ума и не потерять свою идентификацию.
Габриэль впилась зубами в тост и молча зажевала.
— И фто же? — спросила она с набитым ртом, затем сглотнула. — В моей реальности, в моём теле сейчас находится и портит мою жизнь другая Габриэль?!
— Как же ты её ненавидишь! — вздохнул Адам с улыбкой.
Но Габриэль было не до шуток. В её глазах поселился страх. Освободившаяся от тоста рука легла на колено, и девушка, шевеля пальцами так, будто вместо конечности у неё был протез, не снимала с неё остекленевшего взора.
— А ведь ты прав… — осенила её тревожная мысль, — этот мир не мой, и тело это не моё. Здесь у меня ничего нет…
Габриэль оставила стакан и рухнула пластом поперёк кровати, заставив поднос подпрыгнуть, а недопитое молоко расплескаться. Адам поторопился убрать еду, чтобы не допустить дальнейшего беспорядка.
— Не верно, — опроверг он сказанное. — У тебя есть друзья: Пенни и миссис Уоткинс. А еще… ещё есть я, — робко приписал он себя к списку. — Нас знаешь только ты. И никакая другая Габриэль. Прошу, не забивай себе голову, тебе нужно поспать, а иначе можешь заболеть.
— Как я могу спать, Адам? Завтра похороны профессора Нортона, ты ведь в курсе?! — воскликнула та тяжело.
— Да, в курсе. За сегодня ты мне сказала об этом ровно девять раз. Профессор Нортон мёртв, этот факт уже свершился. Прости, но похороны ничего не изменят…
— Изменят! Изменят очень многое! — Габриэль перекатилась на бок, показывая Адаму спину. — Когда умерли мои родители и сестра, когда я потеряла дорогую тетушку, было страшно, больно, но не правдиво… Будто… будто их дух ещё витал где-то рядом. Человек умирает — и о нём говорят, эти несколко дней ты чувствуешь его присутствие в скорбящих. Весь мир крутится вокруг усопшего, за него пьют, за него молятся, его имя поминают добрым словом. Но потом… — Душевная боль скрутила Габриэль живот, голос её осип от слезливого кома, застрявшего в горле. — Потом гроб опускают в могилу, придают его земле, и человек исчезает из твоей жизни окончательно. Скорбящие расходятся, возвращаются каждый к своей жизни. И в конце концов к ней должен вернуться и ты. Но уже без него. Без того, кто занимал часть тебя. И тогда ты понимаешь, что это все. Рубеж. Точка поставлена. Его больше не существует, и ты больше не посмеешься с ним над глупыми фото, не разделишь с ним праздники, выходные на природе, не покормишь уток в парке, не обсудишь новый научно-фантастический сериал!..